Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра

Габуния Евгений Дзукуевич

— Только не волнуйтесь, Михаил Самойлович. Надо поговорить, есть такая необходимость. — Он догадывался, что творится сейчас на душе у этого солидного немолодого врача: визит сотрудника уголовного розыска обычно радости не приносит, даже если и человек не чувствует за собой никакой вины.

Борщевский торопливо полез в кармашек свитера, вытащил оттуда брелок с ключами. Вместе с ключами на асфальтовую дорожку выпал желтый кружочек. Звук падения был мягкий, приглушенный. Они оба уставились на желтеющий на черном асфальте кружок. Кучеренко

смотрел с интересом, Борщевский — со страхом и замешательством. Подняв, наконец, кружочек, он подержал его в ладони, не зная, что с ним дальше делать: положить обратно в кармашек или показать посетителю. Поколебавшись, протянул подполковнику:

— Редкая монета, старинная, австро-венгерская.

Кучеренко увидел надменный женский профиль с выбитыми по кругу словами: «Мария Терезия». Слегка подбросил монету в руке. Она оказалась неожиданно тяжелой для своего небольшого размера.

— Никак золотая, — заметил он, возвращая монету владельцу. — Откуда она у вас? — без всякой задней мысли, из любопытства спросил подполковник.

— Это длинный разговор, — уклончиво отвечал Борщевский, смутившись еще сильнее. — Да что же мы стоим на улице, заходите, — засуетился хозяин дома, пропуская гостя вперед.

Они поднялись по крутым ступенькам каменного крыльца, прошли через гостиную с цветным телевизором в углу и оказались в комнате поменьше. Кучеренко окинул ее взглядом; письменный стол, одну из стен почти целиком занимали стеллажи с книгами, другая же походила на алтарь, каких он повидал немало за последнее время. Однако даже в церкви Кучеренко не видел столько икон, сколько было собрано в этой маленькой комнатке. Он подошел к стене ближе, чтобы рассмотреть их получше. Иконы чем-то отличались, он не мог сказать точно, чем именно, от тех, что встречались ему в молдавских церквах.

— Северная школа, — не без гордости пояснил стоящий рядом Борщевский, — я ведь каждый год в Архангельскую область езжу. В отпуск. Северная школа — мой профиль. Давно собираю.

— А наши, молдавские?

На полном лице врача мелькнуло замешательство.

— Чего уж там, спрашивайте, раз пришли. Я ведь только в окно взглянул, догадался, откуда вы.

Дверь приоткрылась, в комнату заглянула женщина и бросила полный тревожного любопытства взгляд на Кучеренко. Борщевский сделал нетерпеливый жест, и дверь тотчас затворилась.

— Ну и хорошо, Михаил Самойлович, если догадались, это облегчает нашу беседу. Поэтому я жду от вас полной откровенности. Скажите, вы предлагали священнику Мардарю Леониду Павловичу свои услуги в обмен на иконы?

— Было дело, — куда-то в сторону пробормотал Борщевский.

— И чем оно закончилось?

— Ничем не закончилось. Не захотел священник у меня лечиться.

— И правильно, между прочим, сделал, — не удержался от реплики подполковник. — Для меня, Михаил Самойлович, еще с детства две профессии: врач и учитель — самые уважаемые. А вы... Кстати, едва не забыл: вы хотели рассказать об этой монете.

—

Слушаю вас. — Кучеренко уже был почти уверен, что этот растерянный человек не причастен к преступлению, которое расследовали он и его коллеги. Вот только этот странный, непонятный эпизод с монетой...

— Нечего особенно и рассказывать... — Борщевский говорил неохотно. — Я, видите ли, не только иконы коллекционирую. И монеты тоже. Подарила мне ее одна женщина-врач, вместе работали... Уехала она, далеко уехала. А монету я не успел зарегистрировать. Когда вас увидел — решил спрятать, на случай обыска.

— Не успели зарегистрировать? — переспросил подполковник. — А зачем, собственно?

— Как — зачем? — удивился Борщевский. — Золотая же... Такой порядок.

Подполковник, которому раньше не приходилось глубоко вникать в дела коллекционные, не стал распространяться и только сказал:

— Теперь-то, надеюсь, оформите, как положено?

— Обязательно, — последовал торопливый ответ.

Кучеренко попрощался, хозяин проводил его до самой калитки, запер ее на замок и возвратился к своим сокровищам.

Капитан Руссу, заглядывая в раскрытый перед ним блокнот, докладывал:

— Комсомольская, 28. Проживает пенсионер с женой, бывший главный инженер консервного завода. Одинокие. Машины никогда не было и нет в настоящее время...

— И вряд ли уже будет, — заметил Кучеренко. — Давайте дальше.

— По улице Пушкинской в доме 28 живет редактор районной газеты.

— Он что же, собственную газету выписывает? — усмехнулся Бачу.

— Кировская, 28, — продолжал свой доклад капитан. — Собственный дом работницы трикотажной фабрики. Разведена. Живет с сыном и дочерью. Старший сын в армии.

— А младшему сколько? — поинтересовался подполковник.

— Тринадцать.

— Трудный возраст, как говорят педагоги. Однако мальчишка исключается.

Руссу перечислял названия улиц, адреса, фамилии, и каждый раз раздавалось: «Исключается!» Со стороны можно было подумать, что трое взрослых играют в какую-то странную, непонятную игру, если бы не сосредоточенное выражение лиц «игроков».

— Заводская, 28, Ботнарь Иван Андреевич, работает на комбинате бытового обслуживания. Дом купил несколько лет назад. Жена, ребенок. Имеется автомашина «Москвич». Приобретена недавно, однако покупка пока не оформлена. Ездит по доверенности бывшего владельца. Он в Бельцах проживает.

«Опять эти Бельцы», — подумалось подполковнику. Он вспомнил о рапорте инспектора отделения уголовного розыска Бельцкого горотдела по поводу иконы.

— Так-так, — Кучеренко задумчиво постучал пальцами по столу. — Что еще?

— Предварительной проверкой компров не установлено. По месту работы характеризуется положительно. В семье ведет себя хорошо. — Начальника отделения тоже заинтересовал Ботнарь, и он не ограничился одной только проверкой адреса, а пошел по собственной инициативе дальше.