Клуб грязных девчонок
Шрифт:
Кто такой Рикки Мартин, Чак выяснил только после того, как Кейт Локарт (кстати, похожий на Чака и на его жену) вырядился в кожаные штаны для обложки своего запоздалого латиноамериканского альбома. И теперь Чак запоздало распевает «Livin' la Vida Loca», но не способен произнести «vida», поэтому у него получается «Livin' Evita Loqua».
Чак перестал смеяться и, непрестанно кивая, миллион раз подряд повторил «угу». Кроме меня, его никто не видел. И я тоже старалась не смотреть – неприятное зрелище.
Я повернулась, не зная, остаться или выйти. Сделала несколько шагов к двери. Поглядела на факс в приемной, поздоровалась с секретарем. Пожевала
– Вы Николь Гарсиа? – спросила меня практикантка.
– Нет, я Лорен Фернандес. – Меня постоянно путают с еще одной в этом здании латиноамериканкой.
– Извините, – покраснела практикантка. – Но вы ведь говорите по-испански?
Я кивнула и смутилась. Но какая, в конце концов, это ложь?
Взяла трубку, приложила к уху и услышала гудки машин.
– «Бостон газетт».
– Мне, пожалуйста, Лорен Фернандес.
– Yo soy Лорен. – Я дала ему знать, что он нашел того, кого искал. Десятый класс, мистер Джеймс, испанский, первый этаж, школа Бенжамина Франклина, Карлтон-стрит, недалеко от поворота на Сент– Чарлз. Yo soy, tu eres, e'les, ella es, nosotrossomos, ellos son [101] . Прогулки после занятий с Бенджи и Санди в «Бургер-кинг», угоститься картошкой фри, поездки на рынок Эсп-ри, потратить все заработанные сидением с детьми деньги на пластиковые сумочки и полотняные тапочки в «Джак-се», посмотреть нареку. Заигрывание с креольскими мальчишками в шортах регби, потому что они такие забавные. Yo soy, tu eres, e'les… Какое там было еще слово? Vosotros? [102] Интересно, оно еще употребляется?
101
Спряжение испанского глагола «быть»
102
Обращение к нескольким лицам. В Испании распространено до сих пор; в Латинской Америке почти исчезло
Человек на другом конце провода начал орать на меня скороговоркой по-испански. Я ухватила совсем немногое, но мне показалось, что ему не понравился материал о сексуальных нравах на параде в честь дня Пуэрто-Рико.
– Напишите письмо редактору, – предложила я и обернулась. Чак повесил трубку. Его привело в раздражение, что я не застыла на жестком стуле напротив его стола и не ждала мудрейших советов по нашим журналистским делам.
Чак поднялся и повернулся к двери, демонстрируя коллективу брюки цвета хаки на подтяжках. Именно так, милейшие дамы и господа, – на подтяжках. Всем своим видом начальник показывал, что мое место отнюдь не у телефона практикантки.
– Спешу изо всех сил, – пропела я, извинилась перед звонившим и, отдав трубку ошарашенной студентке, повернулась
– Какого рожна вы тут делаете? Треплетесь с Кастро?
Мне следовало бы рассмеяться. Но когда я пыталась смеяться над его шутками, это всегда выглядело таким вымученным, что Чак принимал обиженный вид. Наконец я прекратила всякие попытки – хотя бы ради того, чтобы не наживать новых морщинок у глаз.
– Садитесь, – предложил Чак. Стеклянный журнальный столик между моим стулом и его необъятным столом был завален журналами мод. В одном углу валялась «Нью-Йорк таймс», в другом – «Вашингтон пост». Такова уж манера второсортных редакторов планировать материал: извлекать мысли из других изданий. И если те утверждают, что новость «жареная», значит, она «жареная». Притом употреблять именно это словцо – «жареная».
Я заметила на столе Чака под пачкой газет номера «Плейбоя». Несколько номеров. Засаленные и потрепанные, словно их постоянно разглядывали. Я не хотела об этом думать.
– Чак, что это такое? – спросила я и показала пальцем.
Он стал еще нервознее, рассмеялся и дрожащей рукой перемешал предметы на столе.
– Ах это… Осталось от материала Боба о том огромном борце из Фрамингэма, о котором писал «Плейбой». Ничего особенного. А другие лежат после статьи Джейка о Нэнси Синатра. Так сказать, производственные отходы. Интересно… Прочитав статью, я задумался: неужели фотографии подлинные? Дама в ее возрасте! Господи, она, наверное, старше моей жены!
Я положила ногу на ногу и стала вспоминать всякие вкусненькие вещи в витринах магазина Кеннет Коул.
Сплела пальцы и, изучив кончики ногтей, решила, что они слишком отросли: необходимо сделать маникюр. Вздохнула и, стараясь казаться естественнее, выпрямилась на стуле.
– Ну, как дела? – спросил Чак. – Всем довольны?
В его устах это был не столько вопрос, сколько указание. Мне следовало радоваться. Все радовались в мирке Чака. Улыбались от несварения жизни, конфет, шампанского и вождения иностранной машины.
– Вот и славно, – кивнул Чак.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Мне в самом деле кажется, что он меня ненавидит. Затем Чак снова положил ноги в кроссовках на стол и закинул руки за голову. Несмотря на складки в уголках глаз, он все еще выглядел свежим, словно только что из теннисного клуба.
– Мне надо кое о чем спросить вас. – Обычное вступление к псевдодуховной порке, которой я регулярно подвергаюсь. У меня заныли шея, голова, левый глаз. – Я получаю много писем и звонков, – продолжал Чак, – по поводу вашего последнего материала о подружке-музыкантше, индейцах, геноциде и… прочем таком.
– И что?
– Хочу поговорить с вами как друг, а не как начальник. – Ох-хо-хо… – Вы хороший автор, сильный автор. Поэтому вас здесь держат.
– Но…
– Но ваши суждения подчас слишком резки, и вы всеми силами навязываете свою точку зрения.
– Неужели?
– По-моему, то, что произошло в Новой Англии или Мексике, нельзя назвать геноцидом. Холокост в Германии – вот что такое геноцид. Множество индейцев погибли от болезней белых. Микробы оказались не интернациональными. – Я стала прикидывать, что бы ответить, но решила промолчать. Улыбайся, улыбайся, улыбайся! – Вы нападаете и заставляете людей обороняться. Навязываете им свое мнение.
– Я обозреватель. Мне положено высказывать свое мнение.
– Все это так. Но вы отстаиваете его слишком… задиристо.