Клуб интеллигентов
Шрифт:
— Восхитительно, очаровательно! — похвалил он. — Давно такого не слышал.
Музыкант торжествовал. Вонзив один палец глубоко в свою прическу, он опять поправил локон, вынул зеркальце, покрутил перед ним головой, повращал глазами.
— Это все ерунда, — скромно признался он. — Теперь стало не то. Музыкальной литературы мало. Вот когда мой отец был органистом, так тогда всяческое наигрывали. Соберется, бывало, хебра на гулёж, самогона бутылку на стол, девах кучу приведем, и давай: крим-крам-крамбамболи... Еще и не такие аховые дела вытворяли... У одного музыканта я блат имел, так он мне всяческие ноты выкручивал.
К беседующим подошли двое мужичков лет по пятидесяти, одетых по-деревенски. Некоторое время они с любопытством осматривали блестящий аккордеон юноши, а потом попросили:
— Ты бы, приятель, нам народную песню иль музыку игранул, вот любо-дорого послушать... А этой-то вашей мы не понимаем...
Однако юнец будто и не слышал. Только глянул сквозь щелочку глаз на мужичков и продолжал свой рассказ собеседнику. Крестьяне, ничего не понимая, постояли, подождали, потом махнули рукой и вернулись на свои места.
— Молокосос! — сердито бросили они. — И говорит как-то по-барски — ничего не поймешь.
Аккордеонист снова запустил пальцы в локоны, почесал затылок, сдвинул хохол вперед.
— А в костеле, бывало, — продолжал он, — когда исполнял ораторию на органе... Ну, как ее там... А, да-да-да, «Св. Мария ждет жениха», то набожные бабешки так и млели... Мирово выходило... Должен признаться, я и сам несколько вещиц сочинил... — он скромно потупил глазки.
— Вы сочиняете?! — едва не подскочил поклонник. — Возможно, и я слышал? Я, знаете, так люблю музыку, что не поверите... Помню, еще в прежнее время...
— Да, сочиняю, — серьезно ответил музыкант. — Вот могу сыграть... Возможно, это слышали:
Ах, цвинг, ты — сила, Вся кровь застыла. И потому я парень-жох, Танцую только лембитвох.И, подыгрывая на аккордеоне, он пропел одну только мелодию своего произведения. Окончив, он добавил:
— Слова тоже мои. Фартово, верно?
Заслышав это, пожилой гражданин по случаю такого почетного знакомства прямо-таки лез из кожи вон:
— Как же, слышал! Мы и теперь в закусочной исполняем. А это танго не ваше ли?
Ах, милая, любимая, кровавый любовник целует тебя, Мои надломилися чувства, чахотку схватил я любя.— Конечно, мое, — гордо откинув голову, заявил композитор. — Хотите — сыграю.
Дрожа от волнения и уважения к своему попутчику, короткоусый несколько раз одобрительно кивнул головой, и музыкант начал. Послышалось протяжное тоскливое мяуканье, весьма похожее на мартовский кошачий концерт. В мелодию музыки временами вплетались стоны женщины, страдающей от зубной боли. Мужчина, занедуживший животом, воротился на свое место, но, как видно, под воздействием музыки снова
— Сошлись два сапога пара, — зло косились на собеседников пассажиры. — Один-то, возможно, и унялся бы...
Но аккордеонист тянул еще упорнее, а поклонник не мог на него налюбоваться. Он впивал каждый звук его музыки. «И волосы у него, как у настоящего композитора, — подумал гражданин. — Только странно, что на макушке вьются, а около ушей щетиной торчат. И запах от него идет какой-то неведомый, романтичный, который распознать нельзя». Охваченный любопытством, он наконец не вытерпел и спросил композитора:
— Скажите, вы, должно быть, из консерватории?
Музыкант снова сдвинул локон и, делая это, опять незаметно другим пальцем почесал затылок.
— Да, я там преподаю фортепьянную музыку, — подтвердил он.
— А я когда-то тоже на эстраде играл! Разрешите с вами познакомиться? — обрадовался энтузиаст музыки.
— Конечно. Вы, видно, мужик свой, — согласился композитор и вытащил из кармана какие-то бумажки. — Вот, прошу, — выбрав одну из них, он подал бывшему эстраднику.
Тот прочел на визитной карточке:
— Весьма рад, честь имею... — поклонился бывший артист. — А меня зовут Аницетас Вершялис.
— Очень приятно, — также поклонился музыкант. — Но вы возьмите и вот это. Это мой диплом, — он подал вторую бумажку.
Аницетас Вершялис жадно принялся читать диплом. И едва он бросил на него взгляд, как вдруг покраснел, его лицо перекосилось, потом внезапно почернело. Будто разбитый параличом, не шевелясь, держал он в руках бумажонку и, не поднимая глаз, все читал и читал. В устаревшем на два месяца документе было написано:
«Гр. Пр. Дуда направляется в психиатрическую больницу города N для обследования и лечения. Этим также удостоверяется, что больной буен, неоднократно пытался бежать от сопровождающего».
Аницетас уставил неподвижный взгляд широко раскрытых глаз в лицо Дуды, долго глазел на него. И странное дело: он внезапно заметил, что волосы музыканта когда-то были завиты, а теперь от былой красоты остались лишь следы завивки. Вздохнув и потянув носом воздух, Аницетас почуял от музыканта крепкий, бьющий в нос запах нафталина. А в это время Дуда преспокойно стал приводить в порядок прическу и тем же самым жестом ловко почесал затылок. «Обовшивленный, гаденыш!» — стал вдруг Аницетасу ясен весь секрет заботы того о локонах. Вершялис быстро поднялся, глянул в окно вагона и, взяв чемодан, не своим голосом произнес:
— Я здесь уже выхожу...
Он вернул музыканту записку и, не прощаясь, торопливым шагом пустился к выходу. На самом-то деле Аницетасу Вершялису надо было проехать еще три станции, но он решил на всякий случай перейти в другой вагон.
Один из пассажиров, наблюдавший за быстро скрывшимся Аницетасом, громко захохотал и сказал:
— Вот-те и американская музыка! Видать, и этому кишки скрутило...
ГОРЯЧАЯ ДИСКУССИЯ