Клуб любителей фантастики, 2003
Шрифт:
— Светик, родная, как ты?
— Уже нормально, у нас лучше. Юрке привет!
— Передам… как вы размещаетесь там?
— Как придется. В моем номере пять человек живут, и еще подселять будут! Ничего, зато вода остановилась!
— Слава Богу. Тебя хорошо слышно.
— Еще бы! Одна из лучших линий в Европе Все рухнет, а она останется. Тим, как мама?
— Ей лучше. Диагноз не подтвердился.
— Отец?
— Заработал еще звездочек, и я — тоже.
— Все геройствуешь?
—
— Мальчишка. Тим, а у нас, похоже, война кончилась.
— Да ну?
— То есть, пока. Они больше не нападают, они ведут себя как раньше, как было до городов на шельфе, вылавливают утопающих, провожают суда. Очень своевременно, спутниковой навигации-то нет, всё по старинке.
— Чего это они?
— Да кто ж их знает… может, мы когда-нибудь поймем друг друга. Транспланты уже, кажется, начинают их понимать… Тим!
— Да?
— Самое главное: мне разрешили трансплантацию.
— Ух ты. А медкомиссия?
— Они разработали новый курс адаптации, более долгий, зато — щадящий. Трансплантов не хватает, население разрослось, а кормить некому, — Светланка засмеялась. — И возрастной ценз, кстати, подняли до тридцати пяти лет. Может, ты?
— Что? Да ну, что ты. — При мысли о воде Тиму стало нехорошо. — А кто ж тут гасить все будет?
— Маньяк ты, Тимка.
— Ну… так получилось. Я рад за тебя, сестренка. У тебя все будет хорошо, обязательно!
— Я знаю. Вот только вас не хватает.
— Увидимся еще, Светка!
— У меня связь кончается, Тимка, всем привет! Папе, маме, Юрке…
— Обязательно. Будь счастлива!..
Отбой.
— Идем? — спросил санитар.
— Идем. Спасибо.
«Юрка, Юрка, ты слышишь? Вода совсем не белая, она синяя, вода, она сине-зеленая, слышишь, Юрка? Все будет хорошо…»
Клиника находилась в процессе эвакуации с двадцатого этажа на тридцать восьмой. Новых пациентов распределяли медленно; на эстакаде, на подъезде к больничным воротам, скопилось не меньше сотни машин.
— Дохтур, дурацкий вопрос, только не бейте: покурить у вас тут можно?
Санитар глянул на Тима каменными глазами безликого (из-за повязки) идола.
— Здесь — нет. Пробирайтесь к краю эстакады. Полчаса уж точно простоим.
…Сердце привычно ухнуло куда-то, Тим отступил от края и уселся на прохладный асфальт. Слева от него, облокотившись на поручни, негромко разговаривали двое ребят в медицинских комбинезонах.
— Представь себе, с первого дня пролежал, а соседи только что нашли. И никакой тебе поддержки, ни капельницы, ничего. Живой!
— Ага. Я уже слышал сегодня похожий случай.
— Да чего слышал, когда у меня этот случай в машине лежит! И наверняка
— Не говорят у вас ничего, умершие есть?
— Пока нет. Вот только — сколько это продолжаться может? Если полгорода впадет в кому, а остальная половина эвакуируется, то кто останется следить за этими?
— Мы, кто же еще.
— А может, я тоже эвакуироваться хочу.
— Хрен тебе. Подземка объявила нас карантинной зоной. Сегодня с двенадцати ни одной машины вниз не попало.
— А городские власти?
— Ты чё, с луны свалился? Они давно уже там. Здесь только военные власти остались. Так что, того и гляди, начнется.
— Чего у нас еще может начаться, все уже началось…
Тим представил себе, как холеный Николай со своей роскошной капсулой, похожей на раковину ископаемого моллюска, торчит на кордоне нижнего города, перед фильтрующим шлюзом, брызжет ядовитой слюной, кроет бюрократов подземки последними словами, потрясает кулаками и бумажником. Тиму стало смешно, противно и грустно. «Ты сама этого хотела, — подумал он и презрительно добавил: Землеройка!»
— Тим! Эй! Тим! Я здесь, третья машина от тебя!
— Принцесса?
— Ты что здесь делаешь, Тим?
— А ты?
— Я первая спросила!
— Не ори на меня!
— Я не ору, ни черта не слышно же!
— Ты как сюда попала?
— А ты?
— Друг у меня заболел, сопровождаю.
— Ясно. А я… а я — тоже. Мне было очень хорошо с тобой, Тим!
— Мне тоже, принцесса. А почему в прошедшем времени?
— Тебе — тоже? А ты что-нибудь помнишь?
— Ничего, — честно признался Тим. — Но у меня очень богатое воображение!
— Я заметила, — улыбнулась Оксана.
— Я хочу тебя видеть. Сегодня. У меня завтра смена.
— Так вот, видишь.
— Я не так хочу тебя видеть!
— Не получится, Тим. Как-нибудь потом. Все образуется, принц.
— Что значит — не получится?
— Тим, ты поймешь. Сегодня по моей вине чуть не погиб человек. У меня одеревенели руки, согнуть не смогла.
— Принцесса… Боже. Да что же вы все делаете, мать вашу!
— Я думаю, это пройдет, Тим. Не переживай. Я люблю тебя, принц.
— Все будет хорошо.
— Будет. Надежда умирает последней, правда ведь?
— Правда. — Тим почувствовал, как внутри еще что-то оборвалось. Еще одна тоненькая ниточка, на которой висела радость…
— Тим!
— Да?
— Ты чего такой красный, у тебя температуры нет?
— Ох, как же вы меня достали. Да есть у меня температура, есть. У всякого теплокровного есть какая-нибудь температура!