Клуб маньяков
Шрифт:
– Сгноить или, наконец, сделать тебя полноценным членом нашей семьи, – сказала Светлана Анатольевна, одарив меня пристальным взглядом.
– Вряд ли это у вас получится, – вздохнул я, наливая себе пива заметно подрагивающей рукой. – Но, тем не менее, валяйте, гражданин прокурор. Что там у вас на меня есть?
– Насколько я знаю, ты в детстве и юношестве страдал снохождением, – удобнее устроившись на стуле, перевернула теща страницу моей жизни.
Я мгновенно все понял.
Меня взяли за жабры и бросили
Кое-как совладав с непослушными руками, я судорожно схватил стакан, выпил. Струйка пива потекла по подбородку, по шее.
Светлана Анатольевна торжествовала.
Она ела меня бесцветными глазами.
Наслаждалась реакцией на свой дьявольский ход.
Наслаждалась овеществлением того, что десятки раз являлось ей в фантазиях.
– С возрастом эта разновидность эпилепсии обычно проходит, – продолжила теща ровным голосом. – И у тебя она прошла. Точнее, была погребена взрослой, устоявшейся психикой. А я достала ее в нужный мне момент с помощью вот этой мутной на вид жидкости...
На столе передо мной возник маленький стеклянный пузырек с ярко синей пластмассовой крышечкой. Из-под ушных капель. Я вытаращил на него глаза, полные недоумения и страха.
– Точнее, доставала тогда, когда мне это было нужно, – саркастически усмехнулась Светлана Анатольевна. – В ночь перед убийством Евфросиньи Федоровны и Петра Васильевича, ты принял эти капли под видом микстуры от отечных явлений. Кстати, недавно я пришла к выводу, что, как противоотечное средство, это химическое соединение не имеет себе равных. Потому ты и был утром практически здоров. При желании я могла бы получить на него патент. И стать миллионершей. Ты можешь представить себе тещу-миллионершу?
Я молчал. Я не мог думать, не мог даже встать, чтобы уйти от этого кошмара.
– Это действует мой алкозельцер. Он подавляет волю, – усмехнулась Светлана Анатольевна.
«Фиг тебе, – проползла в мозгу вялая мысль. – Просто я не хочу пока встать».
Откинувшись на спинку стула, я изобразил из себя человека с полностью подавленной волей. Получилось недурно. Довольный, я расслабился. И вспомнил хорошего парня, своего приморского студента Илью Головкина.
Большого и сильного в свои неполных шестнадцать лет...
Нежадного и говорливого.
В кураже катавшего друзей на плечах.
Когда кто-нибудь доставал меня до крайней степени, он, отечески положив руку на плечо, говорил: «Равнодушнее, Женя, равнодушнее».
Недавно он стал евреем и уехал на историческую родину...
Жалко парня.
– Вера ждала тебя в сенях, – поправив прическу, продолжила свой рассказ теща. – Когда ты спустился в трансе с чердака, она дала тебе сережку, свой платочек, мешочек гречки и попросила убить соседей. И рассказала, как все сделать. Что вспороть, а что отрезать, где оставить сережку, где рассыпать крупу
– За-чем крупу... – выдавил я из себя. Теща приказала мне выдавить это. Глазами. И я старательно выдавил.
– Это я в отместку тебе придумала. Чтобы, очувствовавшись, ты озадачился и перестал донимать нас своими претензиями.
– За-чем се-режка... – выполнил я очередной приказ тещи.
– Мы хотели узнать, как ты, обнаружив ее поутру, будешь себя вести. Побежишь в милицию или скандал нам устроишь... В общем, она была нашим пробным камнем. Кстати, хочешь увидеть нож, которым ты искромсал стариков?
Я механически кивнул, и Светлана Анатольевна достала из своей сумки нож. Он был в прозрачном полиэтиленовом пакете.
– Вынь его, – приказала она, протягивая его мне.
В конце моего черного тоннеля (или, скорее, задницы, в которой я очутился) показался свет. Я понял, что теща хочет, чтобы я оставил на ноже свои отпечатки пальцев.
Значит, она валяет со мной дурака.
Но отказаться не смог. Вытащив нож, я взялся за ручку и принялся тупо, раз за разом кромсать его острием клееночное яблоко.
– Хватит, – остановила меня удовлетворенный голос. – Вложи нож в пакет, отдай мне и спроси, почему я не использовала свой «алкозельцер» раньше.
– Почему вы не использовали свой «алкозельцер» раньше, – сказал я, рассматривая безнадежно испорченное яблоко.
– Почему же, использовала. Но только в смеси с проявителем твоей эпилепсии. А так, в быту – нет. Ты мог догадаться, что я «химичу» с тобой. И уйти раньше времени.
– А... – протянул я равнодушно. – Я мог догадаться, что вы химичите со мной.
– Потом ты точно так же убил Ворончихиных. Мы рисковали с ними. И с тобой. Одно дело было активизировать твое снохождение в доме, в ночные или утренние часы, а другое дело – днем в переполненном городе. Тебя могли задержать. И поэтому Вере пришлось идти за тобой следом. Чтобы в случае чего прикрыть от милиции. Но все обошлось. Операция прошла без сучка и задоринки. Вот пресс для чеснока с кровью Мити и нож с кровью Ларисы. Хочешь подержать их в руках?
– Хочу, – ответил кто-то, глубоко во мне засевший.
Светлана Анатольевна вынула из своей сумки голубенький целлофановый пакет и протянула мне. Я взял его, достал нож и пресс, положил на стол и принялся оставлять на них отпечатки пальцев. Так, как это делают в кино и милиции: приложил мизинец левой руки к лезвию ножа, повернул его туда-сюда, затем проделал это с безымянным пальцем и так далее. Теще эти мои выкрутасы не понравились.
– Издеваешься, – покачала она головой. – Думаешь, что обманываю тебя...
– Теперь это не важно, – ответил я, возвращая ей голубенький пакет с неопровержимыми доказательствами своей причастности к убийству супругов Ворончихиных.