Клуб N 2021–2022. Литературный альманах

Коллектив авторов

Негативные последствия этого возвеличивания поэта как посредника между мирами и трансляции на «толпу» его сложных онтологических поисков, со всеми его как взлетами, так и падениями, заметно снизились у авторов «поколения 90-х». Прежде всего, в силу самой ситуация постмодерна. Но и в силу того, что эти авторы сосредоточили свои усилия на поиске нравственных координат создаваемых ими картин мира, модифицируя тем самым в лучшую сторону родовые черты романтизма. При этом модификация традиционного стиха с помошью «технологий авангарда» дала возможность усилить элемент игры и многозначность явленной истины. И, видимо, лучше всех решил эту задачу Дмитрий Авалиани, для которого характерно не только

прямое наследование Велимиру Хлебникову, «осуществившему третью реформу русского стиха» и начавшему «писать не на языке, а самим языком» (Сергей Бирюков «Поэзия русского авангарда», М., 2001), но и последовательное христианское мировоззрение.

Сам Авалиани, судя по его стихам, отдавал себе отчет в неизбежности романтического положения поэта, мечтая «пронестись над толпой» и ощущая себя «Земля! Земля – …с мачты кричащим». Но он ощущал и необходимость модифицировать романтизм. В этом смысле очень интересны следующие строки:

…Так весело было на юном плоту Гекельберриказалось, что буря рифмуется с ясной лазурьюначавшись с лицея, еще ты лишен лицемерьяно в возраст входя изощряются в позах фигурыИ после всех войн уже нет безрассудства началакак выдохлось время и ворон кричит все не новои траур в бравуре, и крошки печенья в печалиеще ты не сдвинул тяжелые жизни засовы

Здесь аллюзии на корифеев романтизма, с их «веселым» «безрассудством начала», когда «лазурь» (!) не мыслилась без бури (и без бунта, в том числе – метафизического), сочетаются с утверждением, что время изменилось, на смену юности пришла зрелость.

На поминании Дмитрия Авалиани на 9 день после его гибели в клубе «Премьера», где все собравшиеся читали его стихи, я прочла одно из самых любимых мною его стихотворений (не хочется говорить «текстов»), в котором он описывает преображенное им положение романтического поэта – посредника между «толпой» и светлым, животворящим Высшим началом, со-авторство с которым определяется нахождением, наряду со всеми, в Божественной воле:

Дарующий ударяющийпо клавишам белым и чернымцелующий исцеляющийверностью лебедя древностью ворогаПоющий и напояющийкак струны и струи похожигорюющих звезды горящиеобжигают из ковшика БожьегоПлачущих глина твердеетгрязь превращается в амфорыбродящие вина в погребе холодеютплещут в бокалы животрепещущей арфоюПульса удары все чаще и чащезвуки все чище и чищеслышится в них настоящеесветлой волною вечное завтра настигшее

Дмитрий Авалиани (1938-2003). Перевертыши-каллиграфемы

Руслан Элинин (1963-2001). Без перевода на человеческий

^{(тезисы}

о минимализме, записанные по просьбе Т.М.)

Многие поэтические тексты интересны только тем, о чём в них не говорится.

Концентрация внутреннего поэтического поля посредством разрядки поверхностного. Многопаузье. Отчётливость вопрошания в утверждениях и наоборот. Каждая реинкарнация текста с определёнными потерями.

«Видите, господа, есть идеи… то есть, видите, если иную произнести, выговорить словами, то выйдет ужасно глупо. Выйдет стыдно самому. А почему? Ни почему. Потому, что все мы дрянь и правды не выносим, или уж я не знаю».

«Кроткая»

Вот голуби понимают ли воробьёв? А караси окуней? А свистни или кинь камень… М.б., общий у них только сигнал тревоги. А, может, и у нас так, и из всего привычного дружеского воркования мы понимаем только сигналы опасности. А почему бы это не есть поэзия.

М.б., вся поэзия об опасности, вся поэзия – сигнал тревоги.

А предупреждение об опасности длиной в «Евгения Онегина»…

Остановиться, вырваться из своего текста – подставить бок под ствол.

И зализывать слюной афоризмов свои мелкие безопасные ранки.

Раньше до Америки плыли месяцами, а компьютер ещё недавно весил тонны. С этим можно не согласиться. А можно купить PENTTUM и сочинять на нём ЭНЕИДУ. Новое не всегда накладывается на старое, как асфальт на утрамбованный грунт, иногда нужно много времени и тяжёлый каток, чтобы новые булыжники перестали ворочаться в старой мостовой.

Всякий поэт всегда эксгуматор. Один больше, другой меньше. Работа высокооплачиваемая, таланта не требующая. Сдельная…

Поэтическая книга – это все, что умещается в один оргазм.

Тут, наверное, самое время напомнить о психотипах, психолингвистике, Николае Рубакине, провокации текста и, конечно, процитировать Тютчева…

Стилизация, пародия, примитивизм, афоризм, визуализация текста, плагиат, центонность, коллаж, etc, etc во все времена выпадали конденсатом с неугомонной суеты распутной человеческой мысли. А ныне и температура повыше, и народу поболе.

Б.М. Аксельрод, петербуржский автор знаменитых «дышала ночь восторгом самиздата» и «не ссы/лайся текстолог», когда я заикнулся о минимализме изрёк:

«Минимализм – это сперматозоид и яйцеклетка…»

Экономия материала – лотоса, папируса, бумаги, глины, мрамора и т. д. – от жадности, а жадность от лени. А лень, как глубинное естественное состояние, свойственное всему живому, а в силу естественности – бесспорно позитивное, есть основа всякого минимализма, включая минимализм Малевича.

О повторах.

Их не каталогизируют. Так, м.б., минимализм – незакатало-гизированный способ каталогизации этих повторов. На уровне файла всегда меньше деформаций и искажений субъективной истинности, чем на уровне поддиректорий (текст) и директорий (литература). Остаётся дать название этому явлению, которое одни используют как защитный приём, другие – как наилегчайший способ фальсификации, третьи – как аналог безвредного опьяняющего препарата.

Как часто в поэзии дефект и изъян – причина красоты и завершенности…