Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Зачем же вы рассказываете об этом мне?
— Я вам доверяю.
— Правда?
— Только никому не говорите.
— Конечно.
— И вашим друзьям из клуба не обязательно знать, что мы общаемся.
— Как скажете.
— Пусть это будет нашим секретом.
Он открыл папку и достал мои снимки, напечатанные в крупном формате. Фотографии фонтана Медичи Саша поместил в паспарту, чтобы подчеркнуть контраст белого и черного. Я онемел от удивления.
— Восемнадцать на двадцать четыре. Правильный формат. Вы сделали много удачных снимков.
— Вы действительно так думаете?
— У вас талант,
— Я ужасно рад. Вы даже не представляете, как я рад. Мне впервые говорят такое.
— Вообще-то, я редко делаю комплименты.
— Картон подчеркивает достоинства снимков.
— Заблуждаетесь. Это же не рама для картины. Я использую его не затем, чтобы выглядело покрасивей. Картонная рамка изолирует фотографию, чтобы зрителю ничто не мешало. Если снимок посредственный, никакое обрамление не поможет.
— Вам не кажется, что планы слишком крупные?
— Именно это и интересно. Вы избежали общей для всех начинающих ошибки — не стали пытаться укрощать перспективу. Вы не снимаете ни с высокой точки, ни снизу, что деформирует и сплющивает сюжеты. Фотоаппарат должен быть сообщником глаза и оставаться на его уровне, не прыгать и не дергаться.
— Снимки получились превосходные, потрясающие, но беда в том, что я не могу вам заплатить.
— Мне не нужны ваши деньги. На друзей я работаю бесплатно.
— Мы друзья?
— А разве нет?
— Конечно… но…
— В чем дело, Мишель? Вам со мной неловко?
— Ничего подобного, но я не привык быть с друзьями на «вы». Мне было бы легче, если бы мы перешли на «ты».
— Терпеть не могу «тыканья». Можно быть друзьями и без фамильярности. Согласны?
— Ладно.
— Возможно, со временем… Если позволите, я оставлю себе пару фотографий.
— Вы хотите иметь в коллекции мои снимки?
— Я люблю располагать фотографии по темам. Собираюсь устроить маленькую выставку на тему «Скульптура на пленэре». Если не возражаете, я помещу их в витрину.
— Буду счастлив.
— Не знаю, какую из двух выбрать.
Саша рассматривал два снимка крупных планов Полифема в правый профиль. Луч солнца освещал бронзовое лицо, исполненное бесконечной боли.
— Он кажется живым. Возьму вот эту. Верну, когда сменится экспозиция.
Саша был «другим», его темперамент никто не назвал бы славянским. Он не выходил из себя, говорил тихим, хорошо поставленным, чуть усталым голосом, глядя на собеседника с насмешливой улыбкой. Я спрашивал себя, специально ли он культивирует в себе загадочность, и пришел к выводу, что нет. Он любил бродить по своему кварталу. Читал, сидя на скамейке в Люксембургском саду, кормил воробьев хлебными крошками. Мы часто встречались в самых разных местах. Часами разговаривали, стоя на тротуаре. В «Фотораму» он ходил, только когда ему самому этого хотелось. При желании он мог бы выправить все нужные бумаги и получить постоянную работу. Я не раз пытался выяснить, за что члены клуба затаили на него злобу, но он в ответ только плечами пожимал.
— Я не сделал им ничего плохого. Все мы одинаковы, у каждого был выбор между
6
Все случилось неожиданно. Мы с Жюльеттой верили объяснениям родителей. Однажды папа не пришел к ужину. Такое случалось и прежде. Мы проводили вечер у телевизора. Он поздно возвращался из магазина, съедал что-нибудь в кухне, а утром, когда мы вставали, уже собирался на работу. Таков был обычный порядок вещей. Когда папа снова не появился дома после работы, мы решили, что это уж слишком. В третий раз мама объяснила, что он уехал по делам, и произнесла это тем странным суховатым тоном, который подразумевал: «Не приставайте, я не в настроении».
В пятницу мама и папа вернулись домой вместе, и мы обрадовались, хотя вид у обоих был похоронный. Мы устроились в гостиной, что случалось, только если приходили гости.
— Начинай, — велела мама.
— Нам нужно с вами поговорить, дети. Вы наверняка заметили, что у нас в семье не все ладно.
— А вот и нет! — воскликнула Жюльетта.
Папа посмотрел на маму и покачал головой, показывая, что бессилен.
— Дорогая, — вступила в разговор мама, — мы с твоим отцом решили, что должны расстаться.
— Что-о-о?! — Жюльетта выскочила из кресла. — Как это — расстаться?
— Так будет правильно.
— Вы разведетесь?
— Мы пока ничего не решили. Нам нужно все обдумать. Разобраться в том, что происходит. Вы уже большие. В наше время в разводе нет ничего из ряда вон выходящего. Вы ни в чем не виноваты, мы с папой любим вас и всегда будем любить. Папа останется вашим папой, мы просто поживем какое-то время врозь.
— Не имеете права! — закричала Жюльетта и убежала.
Мы слышали, как хлопнула дверь ее комнаты, папа ринулся за ней, но она заперлась на ключ.
— Открой, Жюльетта, я все тебе объясню.
— Нечего объяснять! — заорала она в ответ.
— Будь благоразумна, дорогая. Ты очень меня расстраиваешь.
— А мне, думаешь, не больно?
— Прошу тебя, не упрямься, девочка моя.
— Я больше не твоя!
Родители целый час уговаривали Жюльетту открыть дверь. Она не поддавалась и не отвечала. Они приводили разумные доводы, умоляли, грозили — тщетно.
— Не знаю, что и делать, — убитым тоном произнес папа. — Я тебе говорил, что в таких делах необходим такт.