Клуб Первых Жен

Голдсмит Оливия

Элиз Эллиот действительно была заметной актрисой. Если бы система студий не развалилась, она стала бы известной голливудской звездой. В то время, когда экран заполнили дамы легкого поведения, ее сексуальность дополнялась элегантностью и интеллигентностью. Да, у нее было и то и другое, поэтому, когда она уехала из Голливуда во Францию работать с неизвестными режиссерами, все подумали, что она сошла с ума. Но Элиз Эллиот показала всем, что к чему. Она снялась в прекрасных классических картинах, а после этого ушла из кино. Это было почти два десятилетия назад. Она просто исчезла, выйдя замуж за крупного бизнесмена. Господи,

как звали этого парня? Какой-то Аткинс. Ничтожество. А она работала у Шаброля, Жерара Арто, со многими великими режиссерами. Лэрри смотрел каждый ее фильм по крайней мере десятки раз, но никогда не видел ее в жизни. Он так растерялся при этом, что не сразу возобновил свои наблюдения. Эге, неизвестно, кто может здесь еще появиться, подумал он.

Две женщины шли по Мэдисон-авеню по направлению к нему. Он попытался их вычислить. Может, это будет парад звезд определенного возраста. Одна из женщин отличалась необыкновенной толщиной. Она была одета в огромное черное пончо с бахромой по краям. Да, некоторые из них опускаются и ходят черт-те как. Взять, к примеру, Ла Лиз. Но нет, это была обыкновенная женщина. Как, впрочем, и другая, худенькая привлекательная брюнетка. Ну и ладно. Он привык ждать. Да и снимок убитого горем Джила Гриффина может пригодиться. Он умел ждать. Такова была его профессия.

* * *

Внутри Дома траурных церемоний Анни Парадиз и Бренда Кушман сняли свои пальто и прошли по устланному коврами серому холлу к салону Д. Над ними неярко светили люстры. Несмотря на приглушенные тона обстановки здания, его многочисленные комнаты и таблички на каждой двери создавали сходство с каким-то служебным помещением.

– Это местечко идеально подходит для устройства епископского бара, – шепнула Бренда на ухо Анни. – Ну если, конечно, были бы такие вещи. – Ее хриплый голос громко прозвучал в тишине, и Анни попросила ее замолчать. Анни чувствовала себя измученной, печальной, злой. У нее уже не было слез.

«Ну хватит. Кому я помешала? Синтии? Джилу, этому мешку с дерьмом? Ему наплевать».

– Бренда, если ты не уймешься, клянусь, я сяду отдельно.

– Ну ладно, ладно. Но я не лицемерка. С Синтией мы никогда не дружили. Она меня третировала, как и все остальные дамы в Гринвиче. Ты одна ко мне хорошо относилась. Ты единственная, кого я люблю. Даже если бы ты была блондинкой, я бы тебе это простила. – При этих словах ее взгляд выразил удивление. – Уж если говорить о стройных богатых блондинистых штучках, смотри-ка, кто идет.

Анни обернулась и увидела другую свою хорошую подругу, Элиз Атчинсон, которая шла прямо к ним.

– Анни, – сказала Элиз, наклоняясь к ее щеке для поцелуя. – Какой ужас, правда? – Элиз была бледнее обычного, лицо ее припухло, под глазами легла синева. – Я не могла дозвониться до Билла сегодня утром, так что его не будет.

– Привет, – громко произнесла Бренда, протягивая руку. – Бренда Кушман, – напомнила она Элиз, когда та кивнула в ответ.

– Похоже, они начинают, – сказала Элиз, и три женщины пошли вперед.

Анни открыла дверь салона Д. Элиз вошла первой, а Анни отступила в сторону и пропустила Бренду, которая едва не задела широкими бедрами за дверной косяк. В тысячу первый раз Анни пожалела, что ей никак не удается заставить Бренду заняться лечением ожирения или вступить в анонимное общество по борьбе с перееданием. Она

подсунула ей экземпляр книги «Голодание ради любви: женщины и привычные нарушения режима питания». Бренда ничего на это не ответила, но послала Анни книгу «Полнота, феминистский вопрос».

Салон Д был плохо освещен и почти пуст.

– Я же сказала, что мы слишком рано придем, – зашипела Бренда, но на самом деле было уже пять минут одиннадцатого.

Анни принесла с собой карликовое японское дерево в горшке, которое растила сама и которым восхищалась Синтия. Но сейчас она не знала, куда его поставить. Стояла такая тишина, что любой шум или движение привлекли бы внимание. Она и Бренда последовали за Элиз и сели на свободные места.

Всей своей кожей, на что способны только любящие в присутствии любимых, она почувствовала, что Аарон где-то здесь. Анни осторожно осмотрелась. Да, он был здесь, с другой стороны часовни, впереди нее. Она знала, что он придет. Она ощутила сердцебиение, узнав его затылок: темные волосы, блестевшие так, как будто бы их тысячу раз расчесали, крепкая розовато-коричневая шея. Даже со спины Аарон казался более жизнестойким, чем другие люди.

Неважно, что он ее оставил. Неважно даже и то, что он попросил оформить развод. Любовь ведь нельзя перекрыть, словно воду в кране. Она научилась жить без него, но перестать любить его она не могла. Она все еще надеялась. Это был ее постыдный секрет, но это было так.

Она взглянула на Бренду и на Элиз. С первой муж развелся, вторую муж фактически бросил. «И я тоже покинутая женщина, как Синтия», – со вздохом подумала Анни.

Несколько женщин сидели в разных местах комнаты. Анни узнала некоторых. Впереди сидела женщина латиноамериканского происхождения, она тихо плакала. Это была единственная женщина с мужем. Кроме него и Аарона, в комнате находились только женщины. Как ужасно для Синтии уйти из жизни без мужского внимания. Через некоторое время в помещение вошел пожилой мужчина, за ним молодой. Анни признала в первом юриста старинной юридической фирмы «Кромвель Рид», которая представляла интересы Синтии и ее семьи в течение нескольких поколений.

Всего в салоне Д набралось не более дюжины человек.

– Где мешок с дерьмом? – прошептала Бренда, и на секунду Анни показалось, что она имеет в виду Аарона. Она кивнула головой в его сторону.

– Не этот. Я имею в виду урода Синтии.

Анни увидела, что веки Элиз вздрогнули, но она и сама не знала, где Джил. Возможно, он был в притворе. Гроб покоился на задрапированном возвышении. Единственными цветами были красные розы. «Как ужасно все, – подумала Анни. – Синтия ненавидела красные розы. Боже, я могла бы, по крайней мере, позаботиться об этом». Она поставила свое карликовое японское деревце на пустое сиденье рядом с собой. Семья Синтии должна была бы получше подготовить все.

«Да, но кто же остался в этой семье? – спросила она себя. – Ни живых родителей, ни живых детей, ни уцелевшего брака. Был брат Синтии, Стюарт Свонн. Где он? Хотя он не разговаривал с Синтией последнее время, но, несомненно, захотел бы проститься, Анни достаточно хорошо его знала. – Да, и была еще тетушка, тетушка Эсме. Но я даже не знаю, жива ли она». Она вспомнила шепот Синтии в больнице: «Моя мать меня никогда не любила». Возможно, и никто не любил. Глаза Анни наполнились слезами. Да, это была трагическая потеря.