Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник)
Шрифт:
Закончилось это тем, что однажды генерал, будучи одним из самых несдержанных военачальников английской армии, в порыве гнева вскочил с места и одним из тех весьма доходчивых жестов, которые крайне редко используются джентльменами, дал понять своему секретарю, что более не нуждается в его услугах. На беду, дверь в тот миг оказалась открытой, и несчастный мистер Хартли кувырком скатился по лестнице.
Гарри поднялся. Ушибся он лишь слегка, гораздо значительнее было его огорчение. Ведь жизнь в доме генерала устраивала его во всех отношениях. Он был на достаточно короткой ноге с очень воспитанными людьми, работал мало, питался отменно да и в присутствии леди Ванделер испытывал теплое и приятное чувство,
Незамедлительно после того, как генерал в столь оскорбительной форме, при помощи ноги, указал Гарри на его место, тот поспешил в будуар, чтобы там излить свои печали.
– Вы же сами прекрасно знаете, дорогой Гарри, – ответила леди Ванделер (а звала она его именно так, по имени, как ребенка или домашнего слугу), – что вы никогда не выполняли его указаний. То же самое вы можете сказать и обо мне. Но это другое. Женщина может заслужить прощение за целый год непослушания, в нужный момент подчинившись в чем-то одном. И кроме того, никто ведь не женится на своих личных секретарях. Мне очень грустно расставаться с вами, но, раз уж вы не можете оставаться в доме, в котором вам нанесли оскорбление, я могу только пожелать вам всего самого лучшего и пообещать очень строго поговорить с генералом о его поведении.
Гарри так и сник. На глаза его набежали слезы, и он посмотрел на леди Ванделер с нежным упреком.
– Миледи, – промолвил он, – что для меня оскорбление? Я вообще невысокого мнения о тех, кто не в состоянии прощать обид. Но оставлять друзей! Разрывать узы любви…
Он не смог продолжить, потому что чувства захлестнули его, и он заплакал.
Леди Ванделер посмотрела на него с интересом.
«Этот дурачок, – подумала она, – вообразил, будто влюблен в меня. Почему бы ему не стать моим слугой, раз уж генерал его выгнал? У него доброе сердце, он послушен и в платьях понимает. По крайней мере, так он не попадет в беду. Такому хорошенькому определенно нельзя оставаться одному». Тем же вечером она поговорила с генералом, который и сам уже начал раскаиваться в своей вольности, и Гарри перевели на службу в женскую часть дома, где жизнь его мало чем отличалась от райской. Одевался Гарри всегда изысканно, в петлице его неизменно красовался прекрасный цветок, и любую гостью он мог занять приятной светской беседой. Услужение прекрасной женщине было предметом его гордости. Приказания леди Ванделер он воспринимал как знаки расположения и находил особое удовольствие в том, чтобы покрасоваться перед другими мужчинами, которые высмеивали его и презирали за то, что он превратился в эдакую горничную и модистку мужского пола. Не мог нарадоваться он своей жизнью и с моральной точки зрения. Любую грубость и испорченность он считал исключительно мужской чертой характера и полагал, что проводить дни в обществе утонченной женщины, занимаясь в основном украшением платьев, было все равно что жить на волшебном острове посреди штормов жизни.
Одним прекрасным утром он вошел в гостиную и стал складывать ноты, оставленные кем-то на пианино. В эту минуту в другом конце комнаты леди Ванделер несколько взволнованно разговаривала со своим братом Чарли Пендрегоном, еще довольно молодым человеком, который, однако, выглядел старше своих лет, был сильно потрепан разгульной жизнью, к тому же заметно хромал на одну ногу.
– Сегодня или никогда, – произнесла леди. – Это должно быть сделано сегодня. Одним махом!
– Сегодня так сегодня, – вздохнув, ответил брат. – Но это будет ошибкой. Роковой ошибкой, Клара. Мы еще чертовски пожалеем об этом.
Она посмотрела на брата внимательным, но каким-то отстраненным взглядом.
– Ты забываешь, – сказала леди Ванделер, – когда-нибудь он должен умереть.
– Тысяча чертей, Клара, – воскликнул
– Вы, мужчины, – возразила она, – до того грубые существа, что воспринимаете все дословно. Вы сами несдержанны, самонадеянны и легкомысленны, но, когда женщина начинает задумываться о будущем, это становится для вас настоящим потрясением. Терпеть этого не могу. Вы всех нас считаете глупыми, хотя, если бы вы увидели какого-нибудь глупого банкира, вы бы его презирали.
– Пожалуй ты права, – ответил ее брат. – Ты всегда была умнее меня, но ты же знаешь мой девиз: «Семья важнее всего!»
– Да, Чарли, – сказала она и взяла его ладонь в свои руки. – Я твой девиз знаю лучше, чем ты сам. «И Клара важнее семьи» – разве не так он заканчивается? Ты самый лучший из братьев, и я очень тебя люблю.
Мистер Пендрегон встал, несколько смущенный этим проявлением родственной нежности.
– Я, пожалуй, пойду. Лучше, чтобы меня не видели, – сказал он. – Что мне делать, я знаю. С твоего котеночка я глаз не спущу.
– Не спускай, – ответила она. – Это жалкое создание может все погубить.
Она послала брату воздушный поцелуй, и он вышел из гостиной через черный ход.
– Гарри, – сказала леди Ванделер, повернувшись к секретарю, как только они остались одни. – Сегодня утром у меня есть для вас задание. Только вам придется взять кеб. Я не хочу, чтобы у моего секретаря появились веснушки.
Последние слова она произнесла с особым выражением, почти с материнской гордостью, что необычайно обрадовало Гарри, и он поспешил заверить ее, что возможность служить ей для него счастье.
– Пусть это будет еще одной нашей тайной, – игриво продолжила она. – Об этом никто не должен знать, только я и мой личный секретарь. Если об этом узнает сэр Томас, он устроит жуткую сцену, а если б вы только знали, до чего мне надоели эти скандалы! Ох, Гарри, Гарри, вы можете объяснить мне, почему вы, мужчины, такие грубые и несправедливые? Хотя я знаю, что не можете. Вы – единственный мужчина в этом мире, который лишен этих постыдных качеств. Вы такой хороший, Гарри, и такой добрый. По крайней мере, вы можете оставаться с женщиной друзьями, ведь правда? Если бы только все мужчины были такими, как вы!
– Вы так добры ко мне! – галантно произнес Гарри. – Вы ко мне относитесь, как…
– Как мать, – не дала ему договорить леди Ванделер. – Я хочу быть вам матерью. Ну, или почти матерью, – поправила она себя с улыбкой. – Ведь я еще слишком молода для этого. Лучше сказать, другом. Добрым другом.
Она выдержала паузу, достаточную для того, чтобы слова ее дошли до одухотворенного сознания Гарри, но не достаточную, чтобы он успел что-либо ответить.
– Но не об этом я сейчас хочу с вами поговорить. В моем дубовом гардеробе, слева, лежит шляпная картонка. Она под розовым чехлом, который я надевала в среду под кружевное платье. Отнесите ее немедленно по этому адресу. – Она протянула ему конверт. – Но ни при каких условиях не выпускайте ее из рук, пока не получите расписку, написанную моей рукой. Вам понятно? Прошу вас, ответьте, вам это понятно? Это очень важно, и поэтому я прошу вас отнестись к моей просьбе особенно серьезно.
Гарри успокоил ее, в точности повторив указания. И она собиралась сказать ему что-то еще, но в это мгновение в комнату ворвался генерал Ванделер, красный, как рак, от бешенства. В руке он сжимал длинный и подробный счет от модистки.
– Что это такое, сударыня? – завопил он. – Не соблаговолите ли взглянуть на сей документ? Я прекрасно знаю, что вы вышли за меня из-за денег. Но я так же хорошо понимаю, что даю вам на расходы не меньше любого в нашей армии. Провалиться мне на этом месте, если я позволю и дальше швырять деньги на ветер подобным образом!