Клуб "Твайлайт". Часть 1
Шрифт:
— Карамель, — прохрипел Муратов, криво улыбаясь ей в лицо.
— Помолчи, прошу! — взвизгнула Марина. — Ты ещё и заговариваешься?! Ну почему, а?! Господи, как мне страшно!
— Не бойся, — сказал Ренат, зарываясь лицом ей в плечо, — почемучка.
По крайней мере, он её ещё узнавал. Муратова погрузили в машину. Колесова успела запрыгнуть в салон в последнюю секунду, уселась на переднем сидении, выпутывая из волос бигуди, деловито бросила Вадиму:
— Я покажу объезд через посёлок и лес. Бэха там пройдёт. С отцом ездили за грибами.
Ярник кивнул. Марина придерживала Рената на заднем сидении, когда
— Почему мы никому не сказали? — спросила Марина, опять сражаясь со слезами и чувством нереальности происходящего.
Вадим помедлил, глядя на неё в зеркало, сказал:
— Раз так со скорой вышло, отвезём сами. И будем молчать, если всё… уладится. Ты представляешь, что ему за это будет? После всех его выходок, особенно после драки в баре. Исключат. И тебя.
— Я-то тут при чём? — Марина закусила губу. — Пусть Рудникову наказывают! Это какой же дурой надо быть, чтобы допустить такое! Ей непонятно, что это опасно?! Она мне сказала как-то… давно. Я думала, она шутит! Если бы я знала, что она не шутила!!
Вадим и Надя переглянулись.
В больнице Рената уже ждали: перекинули на каталку и увезли.
— Идём, — сказал Вадим, беря Марину за руку. — От нас уже ничего не зависит. Завтра всё узнаем.
Марина вырвала руку, надула губы и встала у стены возле регистратуры.
— Буду ждать. Пусть мне скажут. Я так… не могу.
Ярник наклонился к ней, заговорил, глядя в стену и мелко моргая от сдерживаемой злости:
— Я же тебя предупреждал. Я же говорил: сидеть и не высовываться. Ты же дура. Играла и доигралась.
— Да сидела я! — взорвалась Марина, почти крича. — Кто к кому сунулся?! Почему я виновата всегда?!
— Не ори! Хочешь ждать — жди! Я пошёл. Позвоню его дяде, предупрежу. Никому не нужны неожиданные скандалы.
Марина поднялась на третий этаж и сидела там, неотрывно глядя на двери в травматологию, пока оттуда не вышел дежурный врач, высокий бородач лет тридцати пяти. Рубашка на ней была красной в клетку, но профессиональный взгляд обмануть Марине не удалось. Врач отвёл ей в травму, назвав «отложенной пациенткой», немного успокоил и даже разрешил посидеть напротив палаты Рената, если она наденет бахилы и одноразовый халат.
Бородач был шумным и весёлым. Его голос разбудил Марину, когда она задремала:
— … парень, который без «цветомузыки» добрался… дай заполню… это с Московской, где авария. Говорит, об руль ударился, — рассказывал врач у поста медсестёр, шагах в двадцати от Марины, — повезло ему, гематомкой так себе отделался. Проблем с дыханием нет, деформации нет, давление в норме. Люся, на МРТ завтра запиши. Муратов…ээээ… Ренат…Забавный. Глаза открыл и спрашивает: а я скоро буду петь? Как в том анекдоте: «Доктор, я смогу теперь играть на скрипке?». «Почему нет?». «Странно, а раньше не умел».
Медсёстры вежливо посмеялись.
— Подружка у него хорошенькая, рыженькая, такой… одуванчик. Я ей руку шил, стеклом видно зацепило, глубоко.
Поняв, что самой страшное позади, Марина с облегчением выдохнула, подняла глаза и вздрогнула — прямо перед ней, держась за штатив капельницы, стоял Ренат. В голубом полупрозрачном балахоне, через который просвечивали чёрные трусы и в меру волосатые
— Покажи, — потребовал Ренат.
Она закатала заскорузлый от подсохшей крови рукав рубашки и показала перевязку.
— Чем?
— Железкой… там торчало.
— Как разойдёмся? — зло спросил Ренат, поджимая сероватые губы.
— В смысле?
— Что я тебе должен… за ущерб? Претензии предъявлять будешь? Болтать там? Что потребуешь?
Марина вспыхнула до корней волос:
— Очумел? Зачем мне? Хоть бы спасибо сказал!
— Спасибо. Чеши отсюда. И попробуй болтани! Вылетим вместе.
Марина вскочила, поскользнулась в бахилах, начала выпутываться из халата:
— Урод! Ничего себе, благодарность!
— Так ты всё-таки благодарности ожидала? — Муратов прищурился.
Даже бледным и еле стоящим на ногах он умудрялся быть… хамом. Марина быстро пошла прочь, краем глаза увидев, как Ренат разворачивается и двигается прочь по коридору.
— Эй, Люся! У нас пациент удирает! — услышала она весёлый голос врача. — Куда, болезный?!
— Да в сортир я, — раздражённо отозвался Муратов.
— Урод, — повторила Марина, выходя из здания больницы. Она попыталась вытереть мокрые глаза раненой рукой и тихо ойкнула от боли. — Противный… хулиган!
… Вечером во время обхода, когда врач наклонился над молодым пациентом с ушибом грудной клетки, чтобы перекрыть капельницу, парень схватил его за руку и злобно сказал, не открывая глаз:
— Я тебе покажу… одуванчик! Не сметь, понял?!
— Спи, болезный, — врач убрал руку пациента под одеяло, предвкушая, как повеселит молоденьких сестёр на посту очередным забавным рассказом. — Приснилось тебе.
Случай с Муратовым совершенно выбил Марину из колеи. Она несколько дней не могла нормально выспаться, на лекциях и парах впадала в сонную задумчивость, к тому же получила нагоняй от преподавателя английского, потому что так и недоделала перевод о достопримечательностях Лондона. Данила Евгеньевич нудил всю перемену после пары, прошёлся и по её выступлению, мол, звук у вас, Михеева, недостаточно палатальный и с апикальной артикуляцией проблемы. Знал бы он, сколько Марина готовилась к концерту, сколько слушала оригинал песни, чтобы хоть немного выправить произношение! Пятьсот миллионов раз! Данила Евгеньевич грозился не допустить её к зачету в зимнюю сессию. Это было ужасно несправедливо (в группе она была далеко не последним человеком по успеваемости), и Марина пришла к выводу, что мужчины напрасно упрекают представительниц слабого пола в отсутствии логики — в их собственных словах и поступках не наблюдается вообще никакого смысла! Зачем обижать девушку, если, как утверждают окружающие, она тебе нравится?
Марине не нужна была благодарность от Муратова, но она, между прочим, тоже пострадала. Ей пришлось швы снимать, а это больно, да и шрам остался у локтя, некрасивый. Рана ныла и чесалась каждый раз, когда Марина двигала правой рукой.
Репетиции оперы шли по расписанию, без Муратова. Ренат мог бы не волноваться: никто не собирался проводить премьеру без него, к тому же заболело ещё несколько человек из студенческой труппы, и первое полноценное представление спектакля было окончательно перенесено на День Святого Валентина.