Клубничка на березке: Сексуальная культура в России
Шрифт:
Все эти цветочки видны невооруженным глазом. История сексуальной культуры интересна не только сама по себе, она, как ничто другое, позволяет понять общие особенности публичного дискурса.
Фундаментальные вопросы, которые на Западе давно уже обсуждаются в контексте прав человека , в России рассматриваются под углом зрения и в терминах обеспечения национальной (читай – государственной) безопасности . Этот командно-административный, бюрократический подход делает любой официальный российский дискурс охранительнорепрессивным и одновременно утопическим, потому что в своей повседневной жизни россияне, как и все нормальные люди, любят, сношаются и рожают (или не рожают) детей не по политическим, а по личным мотивам, на которые ни административные меры, ни патриотическая риторика не влияют.
Хотя российские власти, когда им это выгодно, говорят, что следуют европейским образцам, именно в отношении к сексуальной культуре конфронтация «России» и «Запада» проявляется наиболее рельефно.
«Запад» считает сексуальность самоценной стороной человеческой жизни. «Россия» видит
«Запад» признает сексуальные права человека, включая право на сексуальную информацию и научное образование, неотчуждаемыми. «Россия» уважает лишь такую сексуальность, которая ведет к деторождению и происходит в рамках законного брака.
«Запад» считает сексуальное здоровье необходимой предпосылкой репродуктивного здоровья и субъективного благополучия. В «России» о сексуальном здоровье предпочитают не говорить, подменяя его понятием репродуктивного здоровья, преимущественно женского.
«Запад» признает сексуальное поведение разнообразным и изменчивым и борется с гомофобией. «Россия» хочет всех подчинить единому стандарту и озабочена «пропагандой гомосексуализма» (что это такое, никто объяснить не может).
«Запад» считает эротику необходимым элементом человеческой культуры. В «России» ищут путей административного запрета порнографии (что это такое, никто объяснить не может).
«Запад» считает омоложение сексуальности и либерализацию сексуальной морали закономерными процессами и старается уменьшить связанные с ними риски. «Россия» убеждена, что все это – злонамеренные происки ее внешних и внутренних врагов, которых нужно подавить или изолировать.
«Запад» борется с издержками сексуальной революции путем научного просвещения молодежи, пропаганды безопасного и ответственного секса и т. п. В «России» уверяют, что безопасного секса не бывает, и стараются опорочить презервативы и иную контрацепцию.
«Запад» считает современную сексуальную культуру светской. В «России» ее пытаются подчинить церковному контролю.
«Запад» пытается осмыслить сексуальные ценности и модели поведения современных молодых людей, выводя из этого прогнозы на будущее. «Россия» мечтает о возрождении воображаемого прошлого, считая современность сплошным регрессом.
На самом деле «Запад» и «Россия» – очень условные, зачастую неправомерные абстракции. Запад открыто плюралистичен, там по всем вопросам идет полемика, один и тот же стиль жизни хорош для одних и совершенно неприемлем для других. Современная Россия также социально и культурно неоднородна. Несмотря на воинствующий антиамериканизм, в вопросах сексуальной культуры путинская Россия представляет собой заповедник дремучего бушизма, на положительный (а фактически провальный) опыт которого депутаты Госдумы ссылаются чаще, чем на Библию.
Хотя авторитарная власть и ее институты присвоили себе право говорить от имени всего общества, каким бы громким и властным ни был их голос, именно в сфере личной жизни традиционализм и авторитаризм, как некогда – коммунистическая диктатура, терпят самое сокрушительное банкротство. Людей можно заставить голосовать, как угодно, одобрять, что угодно, но жить они будут так, как им нравится. В этих вопросах люди голосуют не только руками и ногами, но и более чувствительными частями тела.
За сексологическими издержками стоят макросоциальные процессы. С точки зрения теоретической социологии, антисексуальный крестовый поход всего лишь один из аспектов неотрадиционализма, который включает в себя:
«1) идею “возрождения” России (тоска по империи, старческие сожаления и сетования, мечтания о прежней роли супердержавы в мире), 2) антизападничество и изоляционизм, а соответственно – ревитализацию образа врага как функциональную составляющую собственных позитивных значений “русского”, 3) упрощение и консервацию сниженных представлений о человеке и социальной действительности» (Гудков, 2004. С. 662).
Подобно привычке к авторитарным методам управления и двоемыслию, эти черты коренятся в глубинах русской истории. В 2010 г. слова Даниэля Ранкур-Лаферьера о «рабской душе России» звучат гораздо убедительнее, чем в середине 1990-х. Тем не менее, я по-прежнему не склонен выводить этот дух ни из тугого пеленания младенцев, ни из каких-то специфически русских сексуальных комплексов, ни из особых генов. Думаю, что за ним стоят в первую очередь традиции крепостного права и связанного с ним недостаточного развития индивидуальности. Недаром некоторые характерные для россиян сексуальные страхи и фобии разделяют другие народы Восточной Европы, связанные с Россией общностью исторической судьбы.
Если бы тут действовали «гены», они были бы более или менее равномерно распределены среди большинства членов популяции. Между тем, оказавшись в эмиграции, в другой социокультурной среде, россияне, будь то русские или евреи, поначалу демонстрируют а) крайнюю сексуальную неграмотность, что сказывается на их контрацептивной практике, и б) чрезвычайно консервативные установки по многим ключевым вопросам сексуальной культуры. Они привозят с собой полный набор «совковых» представлений и агрессивно пытаются навязать их окружающим. Позиционирование себя как носителей «высшей нравственности» служит иммигрантам первой волны психологической компенсацией собственной социальной и языковой неустроенности и «второсортности».
Однако в этом есть важные возрастные, когортные и гендерные вариации. Те, кто эмигрировал из России подростком или молодым взрослым, обычно быстро усваивают местные сексуально-контрацептивно-репродуктивные нормы, в отличие от своих родителей, которые совершенно не меняются, причем мужчины в этом отношении значительно агрессивнее и нетерпимее женщин, которые более прагматичны, терпимы и быстрее обучаются (Remennick, Amir, Elimelech, Novikov, 1995; Remennick, Segal, 2001).
Во втором поколении большинство бывших россиян освобождаются от привезенного с исторической родины консерватизма и усваивают социокультурные нормы, более адаптивные для их новой среды, что уменьшает, хотя и не устраняет число межпоколенных конфликтов в их собственных семьях. Темп и характер
«Русские сексуальные комплексы» – не природные, а социокультурные, обусловленные привычкой соответствовать и выказывать верность некоему групповому стандарту. Изменить их, оставаясь в прежней этнокультурной среде, довольно трудно, но интенсификация международных связей, начиная с простого отдыха за рубежом и кончая работой в международных компаниях и заключением смешанных браков, способствует изменению привычных стереотипов, заставляя задумываться о том, насколько привычные нормы поведения соответствуют изменившимся условиям жизни.
Характерная черта современной российской сексуальной культуры – огромный и все увеличивающийся разрыв между официально прокламируемой системой религиознонравственных ценностей и реальным повседневным поведением молодых людей. Ни «отменить» сформировавшиеся в последние десятилетия сексуальные сценарии, ни подчинить их традиционным ценностям власть не может. Что бы ни говорили традиционалисты, День святого Валентина молодежи ближе, чем культ Петра и Февронии, и никто в наши дни не собирается откладывать приобретение сексуального опыта до вступления в брак. Как я и предсказывал в 1994 г., сексуальная контрреволюция развертывается не в реальной повседневности, а только в сфере официального, зачастую откровенно демонстративного, предназначенного для внешнего употребления, дискурса.
Комичный пример – летний сбор прокремлевских «Наших» на Селигере (2009 г.). По сообщениям СМИ, когда на озере установилась дождливая погода, комиссары объявили, что теперь самое время заняться решением демографической проблемы, и стали раздавать молодым людям бесплатные презервативы, продемонстрировав тем самым одинаково ироническое (циничное?) отношение и к церковным канонам, и к репродуктивным ценностям.
Так как для России двоемыслие традиционно, подобные вещи не привлекают к себе особого внимания и не анализируются. В русской истории, как в российском ЖКХ, все течет и ничего не меняется. Помимо всем известных «дураков» и «дорог», в ней доминируют четыре константы: «славное прошлое», «плохие соседи», «мудрый вождь» и «светлое будущее». Постоянная оглядка на «традиционные ценности» практически исключает движение вперед, заменяя его хождением «по цепи кругом».
Потерпев неудачу в поисках новой «национальной идеи», власть вернулась к «уваровской троице» – Православие, Самодержавие и Народность. Но присвоение властных функций и вовлечение церкви в политику в долгосрочной перспективе подрывают религию значительно успешнее, чем советский государственный атеизм, который делала непопулярным его официальность. Государственная религия и политруки в рясах – не лучшая стратегия для XXI в.
Это прекрасно схватывает старый советский анекдот:
– Как сделать, чтобы искусство расцвело, а религия захирела?
– Нет ничего проще. Отделите искусство от государства и сделайте церковь государственной!
Симбиоз технологических инноваций, коррумпированной авторитарной власти и устремленной в воображаемое прошлое клерикальной идеологии – это лебедь, рак и щука. Определить, с какой скоростью и в каком направлении полетит, поползет и поплывет эта упряжка, наука не в состоянии.
Тем более что два из трех его компонентов – виртуальные, существующие лишь в сознании сисадмина.
Традиционализм не может ни отменить социальных последствий сексуальной, гендерной и семейной революции XX в., ни изменить вектор развития сексуального поведения молодых россиян. Однако он мешает стране сделать вытекающие отсюда социально-нравственные выводы и тем самым многократно усиливает связанные с этими процессами эпидемиологические и социально-психологические издержки.
Как и все прочие ценности, сексуальная культура требует заботы и внимания. При плохой экологии и длительном неправильном уходе березка засыхает, а клубничка становится ядовитой.ЛИТЕРАТУРА
«А се грехи злые, смертные…»: Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (Х – первая половина XIX в.): Тексты. Исследования / Подгот Н. Л. Пушкарева. М.: Ладомир, 1999.
«А се грехи злые, смертные...»: Русская семейная и сексуальная культура глазами историков, этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов и богословов XIX – начала XX века / Подгот. Н. Л. Пушкарева, Л. В. Бессмертных. В 3 кн. М.: Ладомир, 2004.
Абрашкевич М. М. Прелюбодеяние по русскому праву // «А се грехи злые, смертные...». М.: Ладомир, 2004. Кн. 3. С. 383—506.
Аверинцев С. С. Мария // Мифы народов мира. В 2 т. М.: Советская энциклопедия, 1982. Т. 2. С. 111—116.
Аверинцев С. С. Бахтин, смех, христианская культура // М. М. Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. С. 7—19.
Аверинцев С. С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе. М.: Наука, 1993. С. 341—345.
Агапкина Т. А. Славянские обряды и верования, касающиеся менструации // Секс и эротика в русской традиционной культуре / Сост. А. Л. Топорков. М.: Ладомир, 1996. С. 103—150.
Агапкина Т. А., Топорков А. Л. Ритуальное обнажение в народной культуре славян // Мифология и повседневность: Гендерный подход в антропологических дисциплинах. Матер. науч. конф. 19—21 февр. 2001 г. СПб: Алетейя, 2001. С. 11—25.
Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. СПб.: Звезда, 1993.
Аксенов В. Россия и секс совместимы // Огонек. 2006. № 44.
Алова А. Жизнь при СПИДе: готовы ли мы? // Огонек. 1988. № 28. С. 12—15.