Клубничный блеф. Каван

Мур Лина

Мои демоны цепляются зубами за вены, раздирая их, и боль разрывает мою голову. Это не моя реальность. В моей реальности всё темно, но Таллия излучает невероятный свет.

— Ты привык к тому, что люди не хотят видеть большее в тебе.

Привык к тому, что они причиняют боль. Ты знаешь только то, что плохо, но не подозреваешь, сколько хорошего вокруг тебя, как и в тебе самом. Я же вижу, какой ты, Каван, и сейчас всё встало на свои места. Я поняла все твои поступки и страхи. Поняла, какой ты на самом деле чуткий и заботливый, и увидела, как тебе страшно снова ошибиться в человеке. Но ты можешь ошибаться, слышишь?

Можешь. Ты можешь доверять людям. Ты мне можешь доверять, потому что я никогда не предам тебя. Да, я слышала о том, что ты сделал со своим отцом и продолжал убивать людей. Но разве они были невинны?

Разве ты так поступал лишь потому, что тебе хотелось? Не поверю в это. Ты сам себе не позволяешь отпустить прошлое, вот и ждёшь очередного удара в спину. Но у тебя всегда будет моя рука, и я всегда найду для тебя прощение, любовь и нежность, чтобы доказать тебе, что ты это заслужил. Ты достоин быть любимым, Каван. Достоин счастья. Достоин веры в себя. Для меня ты и есть лучшее, что может быть в человеке. У тебя искреннее и израненное сердце, но я ежедневно буду пытаться залатать каждую рану на нём. Буду восхищаться твоей силой и стойкостью, нежностью и заботой. Буду верить в тебя, Каван. Я уже верю в тебя и в то, что мы вместе пойдём дальше. Прямо сейчас, мы уже идём дальше, ведь прошлое не имеет права запрещать нам с тобой создать свой мир, в котором нет боли и жестокости, а есть только нежность и любовь.

Внутри моего тела взрывается бомба. Она распахивает все клетки, и демоны нападают на меня, но меня утягивает от них свет, исходящий от Таллии. Она словно дёргает меня на себя и обнимает, защищая от темноты. Я ломаюсь… полностью.

Меня начинает знобить от холода и горячего прикосновения ладони Таллии. Я медленно скольжу по ней и падаю на колени. Мои руки обхватывают её талию, и я плачу. Последний раз я так плакал в ту ночь, когда узнал, что меня предали. Я так горько плакал в ту ночь, после осознания того, что продал себя за пыль. А теперь плачу от того, как сильно нужна мне эта девушка. Я люблю её. Люблю её и благодарен ей за то, что она здесь со мной, в моём аду. Я плачу, мать вашу! Рыдаю, как ребёнок, и чувствую прикосновения Таллии к своим волосам, её мягкие поцелуи. Она стоит со мной на коленях и прижимает мою голову к своей груди, позволяя мне быть вот таким жалким и сломленным. Я верю каждому её слову. Близость Таллии позволяет мне дышать через боль. И я цепляюсь за неё.

Цепляюсь как умирающий за её тело, голос, тепло. Я хочу жить.

У меня есть новая цель, и я хочу быть счастливым вместе с Таллией.

Глава 31

Таллия

Когда я читала книжки, и в них описывались страдания главных героев, то мне казалось это невероятным. Ведь на самом деле всё было выдумано, но сейчас я осознаю, что ничего невозможного в нашем мире нет. Люди не такие, какими кажутся. Они улыбаются, а внутри них смерть. Они страдают, а внутри только и ждут помощи, чтобы самим ничего не делать. Люди могут просить деньги, якобы они голодают, но на самом деле у них всё в порядке, им просто не хватает денег на какое-то излишество. Люди лживы, и никогда нельзя угадать, что скрывается за их словами и внешностью. Они не искренни и причиняют боль другим, чтобы самим не страдать.

Они такие жестокие.

Смотрю в окно, лёжа одна в кровати, а в моей голове продолжают крутиться слова, сказанные Каваном. Если бы это были просто слова, но нет это крик о помощи. Крик о том, как ему больно, и что он не имеет права быть слабым. И я видела столько отчаяния, презрения и ненависти к тому, что он живой. Господи, я не могу спокойно думать об этом. А потом… Каван так горько плакал. Он плакал, а я старалась держаться. Старалась ради него. Я не заметила, когда всё стихло. Мы долго сидели на полу, я обнимала Кавана, а он прятал своё лицо у меня на груди. Я гладила его по волосам, а он неслышно часто дышал, словно собирался сбежать от меня, но я держала его крепко. Я предугадала его действия. Затем молча отвела его к дивану и принесла новый бокал воды, аккуратно обходя сломанную мебель и разбитую посуду. Никто из нас ничего не говорил. Да и что я могла сказать в такой ситуации, когда мне было просто страшно думать о прошлом Кавана? Ему нужна была поддержка, а я не могла её оказать. Я просто закрылась в себе и ждала, чтобы он сделал хоть что-нибудь. Он и сделал — уснул. Я даже не заметила, как это случилось, но обрадовалась этому. Я была не в силах уверять Кавана в том, что

всё забывается, и в другую чушь, что он справится сам. Ни черта он не справится, я тоже не справлюсь! Я так и сидела возле него долгое время, накрыв его пледом, лежащим рядом. А потом… видимо, уснула сама. И вот теперь лежу в постели, куда меня отнёс, конечно же, Каван, и просто смотрю перед собой уже несколько часов.

Наверное, у меня только прошёл шок, или же у меня просто заторможенная реакция, но именно в эту минуту я осознаю то, в чём признался мне Каван. Боже мой… Боже.

Я прячусь под одеяло, словно это спасёт меня от крутящихся в голове жутких и чудовищных слов. Когда я согласилась встречаться с ним, то даже не подозревала, насколько глубоко сломали этого мужчину, и ни один человек не захотел услышать его крик о помощи.

А что теперь делать мне? Когда я убежала от матери, то не думала, что моя жизнь вот так резко перевернётся, и я буду втянута в нечто подобное. Господи, что я должна теперь делать? Я не знаю. Конечно, я читала о сложных судьбах, но нигде не было чёткого плана о том, что же теперь делать мне? Одно дело книжные герои, а у меня живой и израненный мужчина, который точно больше не пойдёт на контакт. Это не просто взять и перевернуть несколько страниц, чтобы поскорее узнать, чем же всё закончилось. Это нужно прожить… а как мне это сделать?

Я паникую. И когда встаю с кровати и бреду в ванную, чтобы привести себя в порядок, тоже паникую. Моюсь в спешке, в голове крутится столько мыслей, и я не могу взять себя в руки. Я паникую и тогда, когда беру свой рюкзак и проверяю, всё ли на месте.

Паникую, когда переодеваюсь в свою одежду и планирую сбежать.

Паникую… просто паникую. А потом у меня из рук падает рюкзак, и я ненавижу себя за трусость. Ненавижу себя за то, что уподобилась тем, кого знал Каван. Я так сильно ненавижу себя за слабость и страх от незнания дальнейших поступков, что мне хочется придушить себя.

Нет, через час я меньше паниковать не стала. Легче мне тоже не стало. И тем более проще воспринимать слова Кавана. Я мечусь по комнате, с напряжением поглядывая на закрытую дверь. Мне просто нужно выйти из комнаты и сделать вид, что ничего не случилось. Но Каван делал вид, что ничего плохого с ним не случилось, много-много лет и в итоге он упал на дно. Нет, так нельзя. Ну а как иначе? Что мне следует сделать? Обсудить с ним то, как его насильно в раннем возрасте, ещё ребёнком, принуждали к сексу и заметить, что я делала то же самое? Или же поднять вопрос о том, что он увидел во мне подобие своей сестры, которую привык защищать, и которая оказалась гнилой? Или вот ещё: расспросить его о том, бросит ли он убивать людей и зачем он это делает? Боже мой, конечно же, нет. У меня и без того расшатанный внутренний мир, а это сразу разорвёт его. Сейчас всё внутри меня держится на тонких нитях. Лишь одно неверное слово, и я сломаюсь.

В общем, когда начало темнеть, и я ощутила тошноту из-за нервов, недоедания, напряжения и паники, то открыла дверь. Да, мне страшно. Да, я боюсь. Да, я неопытна в разговорах с мужчинами на подобные темы. Но меня ждёт Каван, и он, думаю, пребывает в ещё худшем состоянии. Я готовлюсь к тому, что мне придётся убеждать его в том, что слёзы — это не плохо, а хорошо. Ведь он плакал. А мужчины, по всеобщему мнению, не плачут. Чушь это.

Какая чушь! Когда ты умираешь от боли и одиночества, то слёзы — это показатель того, что ты цепляешься за жизнь. Ты хочешь жить, вот и всё. Слёзы у мужчин — это намного глубже, чем просто слова о том, как ему хорошо или плохо. Слёзы — это освобождение.

Тихо иду по гостиной, замечая, что всё прибрано, и стало ещё более свободно из-за отсутствия кое-какой мебели. Я не замечаю Кавана, но вижу остывшую на плите кашу. Быстро ем её ложкой и мою за собой посуду, надеясь, что на звук придёт Каван. Но он не пришёл, и мне становится так горько и больно. Я не могу пережить его признание. Это сложно. Осознать то, как жестоко поступали с ним, и он ещё жив, для меня невыполнимо. Да большинство людей уже свихнулись бы или покончили с собой, как сделала это невеста моего брата. Но Каван встал и пошёл, даже когда его предали. Он выплёскивал свою боль и обиду, жестокость и насилие, ненависть и бессилие на всех вокруг, мстил им, но больше всего мстил себе за то, что просто был искренним, заботливым и любящим человеком, которого каждый день ломали.