Клятва француза
Шрифт:
– Видите ли, все знают Фредерика Сегаля – владельца кафе, но мне хотелось показать нашим читателям всю многогранность вашей личности.
– А, понятно, – протянул фон Шлейгель. – Кстати, местные жители зовут меня Эрик.
– Да, я обязательно возьму это на заметку, – сказал Люк. – И вы ходите в горы каждый день?
– Нет, но я каждый день занимаюсь физическими упражнениями. Это помогает мне оставаться в форме. Я очень люблю прогулки на свежем воздухе, особенно зимой. В одиночестве лучше думается.
– А ваши близкие разделяют
– Что вы, мсье Кусто! – фыркнул фон Шлейгель. – Моя жена и дочери не понимают, ради чего я ухожу в горы.
– Прошу вас, зовите меня Лоран, – попросил Люк, нарочно назвавшись этим именем в четь погибшего друга, пчеловода Лорана Мартина, и начал расспрашивать фон Шлейгеля об истории кафе, о дочерях и о семейной жизни.
– У вас дети есть, Лоран?
– Да, двое, – кивнул Люк, вспомнив, как Лизетта говорила, что самое лучшее прикрытие разведчика – правда. – Дочь и сын. – Он вздохнул и добавил: – Сын недавно погиб.
Фон Шлейгель от неожиданности остановился и с искренним сочувствием взглянул на своего спутника.
– Ох, простите, я не хотел…
– Ничего, – отмахнулся Люк и пожал плечами. – Несчастный случай, ничьей вины в этом нет.
– Все-таки это ужасно, когда родители переживают детей. Я вам очень сочувствую, – заявил… фон Шлейгель?
– Сочувствуете? – презрительно переспросил Люк и запоздало сообразил, что так говорить не стоило.
– Конечно, – недоуменно кивнул его спутник.
– Извините меня, пожалуйста, – попытался выкрутиться Люк. – Мне до сих пор тяжело принимать соболезнования.
– Ах, я вас прекрасно понимаю! Как отец отцу признаюсь, я обожаю своих девочек. Такая радость – видеть, как они растут и расцветают…
Люк хмуро кивнул, ненавидя себя за то, что собирается лишить их отца, пусть даже фон Шлейгель и был гнусным мерзавцем.
– Сколько лет вашей старшей дочери? – спросил он.
– Ей вот-вот исполнится двадцать, она мечтает стать полноправной хозяйкой кафе, а родителей поскорее отправить в дом престарелых, – пошутил фон Шлейгель.
«А ты, подлец, отправил в крематорий мою милую Ракель, которая была чуть старше твоей дочери!» – негодующе подумал Люк и едва не задохнулся от ярости.
– Чем вы занимались в войну, Эрик? – поинтересовался он.
– Старался выжить, как и все французы, – уклончиво ответил фон Шлейгель.
– Вас отправляли на принудительные работы в Германию?
– Какое это имеет значение? – раздраженно спросил бывший гестаповец.
– Понимаете, мне нужно дать вам всестороннюю оценку, а воспоминания о военном времени интересуют многих наших читателей.
– Да, я работал на химическом заводе в Германии, на производстве нейлона. У меня все руки сожжены кислотой, – заученно произнес фон Шлейгель.
– А когда вы приехали на юг?
– Мсье Лоран, я коренной южанин, – возразил он. – Прислушайтесь повнимательнее, у меня очень заметный провансальский акцент. Кстати, об акцентах… Сами вы откуда родом?
Фон
– Ох, я перелетная птица, – вздохнул Люк. – Родился в Лионе, жил в Лилле, Дюнкерке, Страсбурге, а потом в Париже.
– У вашего отца, вероятно, была необычная профессия?
– Он преподавал в университете, мы часто переезжали, – сдержанно ответил Люк, не желая распространяться о себе.
Они приближались к вершине холма. На западе небо посветлело, занималась заря. Фон Шлейгель остановился и присел на валун.
– Я здесь каждый раз задерживаюсь, – пояснил он с улыбкой, но в выражении его лица не было ни малейшего тепла. Маленькие поросячьи глазки поблескивали за толстыми линзами очков. – Отсюда открывается великолепный вид.
Высокие деревья обрамляли изумрудно-зеленую прозрачную заводь, куда с ревом низвергался сверкающий поток воды с вершины. Люк залюбовался живописным видом и подумал, что теперь, с наступлением утра, фон Шлейгель наверняка узнает своего спутника. Разумеется, за прошедшие двадцать лет Люк изменился, но профессиональную память бывшего гестаповца трудно обмануть.
– Вы здесь погружаетесь в созерцание? – спросил Люк, не оборачиваясь.
– Да, конечно.
– И исповедуетесь?
Фон Шлейгель расхохотался.
– Да, здесь сама атмосфера располагает к созерцательности.
– Нет, я не это имел в виду, – сказал Люк и повернулся к собеседнику. – Видите ли, в такое место приходят, чтобы вспомнить о своих грехах.
– Боже мой, я и не подозревал, что мы поднялись сюда для ведения философских дискуссий! – воскликнул фон Шлейгель.
– Что ж, мои статьи касаются не только вкуса мороженого, но и более серьезных проблем. Читателям это нравится.
– Грехов за мной не водится, – пожал плечами фон Шлейгель. – Я обычный человек, живу простой жизнью, без осложнений. В моем кафе подают отличный кофе, превосходное мороженое и неплохой буйабес. Я люблю жену и дочерей и надеюсь умереть счастливым, – хохотнул он, подозрительно поглядывая на Люка.
Люк понял, что времени у него не осталось: фон Шлейгель чувствовал неладное, буравил спутника испытующим взглядом, едва заметно морщил лоб, напряженно следя за собеседником.
– Ну что, пошли дальше? До вершины уже совсем близко, – заявил Люк и, не дожидаясь фон Шлейгеля, проворно двинулся вверх по тропе.
– А вы умеете ходить по горам, Лоран!
– Я вам об этом говорил.
– Вы очень интересный человек. Я вчера связался с редакцией вашего журнала.
От неожиданности Люк моргнул, но сдержал дрожь и не остановился.