Клятва королевы
Шрифт:
— Красиво, правда? — выдохнула Беатрис с блеском в глазах.
Я кивнула, глядя на окружающие просторы — мой дом почти с тех пор, как я себя помнила. Конечно, я видела их много раз и прежде, со стен замка Аревало и во время наших ежегодных поездок с доньей Кларой в соседний город Медина-дель-Кампо, где проходила самая крупная в Кастилии ярмарка скота. Но отчего-то сегодня все выглядело иначе, как порой бывает, когда вдруг замечаешь перемены, которые внесло время в хорошо знакомую картину, сделав более темными краски и углубив контраст между светом и тенью.
Будучи практичной натурой, я убеждала себя: все дело лишь в том, что я вижу местность с
Канела устремился вперед. Меня бросило на его изогнутую шею, и я инстинктивно ухватилась за гриву, приподнялась в седле и напрягла бедра. Конь удовлетворенно фыркнул, пустился в галоп, промчался мимо Альфонсо, подняв вихрь коричневато-желтой пыли.
— Dios mio! [8] — услышала я возглас принца.
Краем глаза заметила Беатрис, которая спешила за мной, крича моему брату и ошеломленному дону Чакону:
— Кто там что говорил про годы опыта?
Я расхохоталась.
Изумительное чувство, сравнимое, пожалуй, лишь с ощущением полета — когда можешь оставить позади классную комнату и учебу, холодные булыжники замка и бесконечные корзины со штопкой, постоянные пересуды насчет денег и переменчивого здоровья матери, когда чувствуешь себя полностью свободной, наслаждаясь скоростью скачки и пейзажами Кастилии.
8
О Господи! (исп.).
Я, тяжело дыша, остановилась на гребне горы, что поднимался над равниной, мой чепчик для верховой езды свисал на ленточках за спиной, а светло-золотистые волосы рассыпались по плечам. Соскользнув с Канелы, я погладила его по взмыленной шее, и он ткнулся мордой мне в ладонь, а затем принялся щипать хрупкие веточки с кустов, что росли среди камней. Я присела на груду оных, посмотрела на приближающуюся Беатрис. Когда она остановилась, раскрасневшись от усилий, я заметила:
— И все-таки ты права. Нам и впрямь требуется опыт.
— Опыт! — выдохнула она, спрыгивая с лошади. — Ты хоть понимаешь, что мы только что оставили его высочество и Чакона позади в облаке пыли?
Я улыбнулась:
— Беатрис де Бобадилья, ты, похоже, готова оспорить что угодно.
Она уперла руки в бока:
— Дабы доказать, что мы чего-то стоим, — да. Если не мы, то кто?
— Значит, желаешь доказать нашу силу, — сказала я. — Гм… объясни-ка.
Беатрис плюхнулась рядом со мной, взглянула на заходящее солнце. В это время года в Кастилии светило опускалось медленно, позволяя насладиться захватывающим зрелищем окаймленных золотистой бахромой облаков и красно-фиолетового неба. Зарождающийся вечерний ветер шевелил спутанные черные волосы Беатрис; взор выразительных глаз, в которых читалась каждая ее мысль, стал тоскливо-задумчивым.
— Я хочу доказать, что мы ничем не хуже любого мужчины и потому должны обладать теми же правами.
Я нахмурилась:
— А нам-то это зачем?
— Чтобы жить как захотим и не извиняться за это — точно так же, как его высочество.
— Альфонсо
Беатрис хмуро взглянула на меня:
— Да, это тебе не шитье, взбивание масла или выпас овец. Будь у нас возможность жить мужской жизнью, могли бы путешествовать по миру, совершать благородные деяния, подобно странствующему рыцарю или Орлеанской деве.
Мне удалось ничем не выдать невольного волнения, которое вызвали у меня ее слова. Я научилась скрывать свои чувства с тех пор, как мы с матерью и Альфонсо бежали из Вальядолида в ту ужасную ночь десять лет назад, ибо за прошедшие годы я сумела намного лучше понять, что тогда произошло. Аревало не был полностью отрезан от мира, и до меня иногда доходили известия из королевских резиденций в Мадриде, Сеговии и Вальядолиде, подслушанные у наших слуг. Я знала, что после вступления на престол Энрике нам стало опасно оставаться при королевском дворе, ведь тот находился во власти его фаворитов и алчной королевы. В моей памяти навсегда остался осязаемый ужас, охвативший меня в ночь смерти отца, и долгая поездка по темным полям и лесам вдали от главных дорог, на случай если Энрике пошлет вдогонку стражу. Воспоминания детства стали незабываемым уроком — перемены в жизни случаются независимо от того, готовы ли мы к ним, и остается лишь делать все возможное, чтобы пережить их с как можно меньшими потерями.
— Орлеанскую деву сожгли на костре, — наконец сказала я. — Это и есть та великая цель, к которой надо стремиться?
— Нет, конечно, — вздохнула Беатрис. — Ее смерть ужасна. Но будь у нас возможность, могли бы повести войска на защиту нашей страны, как и она. Пока же выходит — мы обречены, еще не начав действовать. — Она широко развела руками. — Одно и то же день за днем, неделя за неделей, месяц за унылым месяцем! Неужели именно так воспитывают всех благородных дам? Или мы настолько неразумны, что нам оставлена одна лишь радость — развлекать гостей и услаждать наших будущих мужей, учиться улыбаться между переменами блюд за обедом, не имея права даже высказать свое мнение? Если так, то и замуж выходить, и детей рожать незачем — лучше уж сразу постареть и стать святой.
Я внимательно посмотрела на подругу. Беатрис всегда задавала вопросы, на которые не находилось простых ответов, пыталась изменить то, что было предопределено еще до нашего рождения. В последнее время я и сама, к своему замешательству, ловила себя на похожих мыслях, мучилась тем же беспокойством, хотя никогда бы в том не призналась. Мне не нравились мысли о будущем, ибо я знала — даже мне, принцессе Кастилии, придется когда-нибудь стать женой того, на кого мне покажут, и вести такую жизнь, какую мой супруг сочтет для меня подходящей.
— В том, чтобы выйти замуж и заботиться о муже и детях, нет ничего скучного или унизительного, — сказала я. — Такова судьба женщины с начала времен.
— Ты лишь повторяешь то, что тебе говорили, — возразила она. — «Женщины вынашивают, мужчины обеспечивают». Я же задаю вопрос — почему? Почему у нас должен быть всего один путь? Кто сказал, что женщина не способна взять меч и крест и отправиться в Гранаду, чтобы победить мавров? Кто сказал, что мы не можем сами решать, как поступать, — так же, как любой мужчина?