Клятва на стали
Шрифт:
– Хаи, Гилан! – Дауд остановился, но к нам не пошел.
– Этот империшка ищет кого-то по имени Аади эль-Амах! – прокричал мой туг, указав на меня. – Знаешь такого?
Многочисленные головы повернулись в ожидании ответа Дауда.
– Я знаю Аади эль-Мурада! – заорал Дауд. – Это не тот?
Головы обратились к нам.
– Ты уверен, что не Мурад? – Мой собеседник, Гилан, посмотрел на меня.
Я ответил яростным взглядом.
– Это не Мурад! – завопил Гилан.
– А ты не спрашивал Юзефа бен…
Я выругался и бросился наутек. Позади грянул
Через квартал я свернул на извилистую боковую улочку. Пробежав половину, достиг чайной и остановился под навесом перевести дух. А заодно улыбнуться.
Мы находились в Нижнем Городе уже шесть дней, и пять из них я трудился на улицах. Это было нелегко. Я забыл, как медленно и тяжко завоевывается новый город, где у тебя нет ни связей, ни влияния. Последний раз я попал в отдаленно похожую ситуацию, когда впервые прибыл в Илдрекку с Кристианой на буксире. Тогда я был слишком наивен и чересчур занят выживанием, чтобы ловить себя на косяках: не понял намека, получил от ворот поворот, угостился лапшой на уши. Теперь, однако, я отслеживал такие вещи – другая беда, что без влияния и репутации не мог ничего поделать.
Время, проведенное с хозяином каравана и его погонщиками, принесло награду лишь в виде имени Аади. Оказалось, что двое из них были из Эль-Куаддиса. С неделю посидев у их костра, я кое-что узнал о Нижнем Городе; еще через несколько дней стал понимать намеки о его теневой жизни. Я не знал, пригодятся ли мне эти сведения. В конце концов, моя задача сводилась к тому, чтобы выдержать смотр и получить доступ ко всему городу для поисков Дегана, но я уяснил, что заблаговременное знакомство с изнанкой рабочего места никогда не бывает лишним.
Именно так и обстояли дела сейчас – тем более после того, как стало ясно, что испытание откладывается надолго. Оказалось, что падишах устраивает прослушивания всего раз в месяц. Очередная проба ожидалась через три дня. Наше место в очереди означало, что мы не управимся и за два месяца.
Столько ждать у меня не было ни времени, ни налички. Поэтому я и вышел на улицу искать представителя Закура, чье имя всплывало снова и снова при разговоре с людьми о возможности сдвинуть нашу очередь. Человеком, с которым можно было об этом договориться, слыл Аади эль-Амах.
Еще его было чертовски трудно найти.
Я не считал это случайностью. Проблема заключалась не только в скрытности местных – я был не просто имперцем посреди Деспотии, но и Кентом в окружении Закура. На родине мы всячески старались не подпускать к себе тамошнее подобие джанийского подполья, и нам теперь платили той же монетой. Единственное различие состояло в том, что мне в Эль-Куаддисе приходилось намного труднее, ибо тут вовсе не было Круга. О да, здесь шныряли отдельные имперские жулики, а в Нижнем Городе даже орудовала пара убогих банд, но все они действовали вне паханов высшего уровня. Здесь не было ни единого уважаемого человека – никого со связями на родине, на которые я мог бы опереться. Каждый имперец был сам по себе, и это означало, что я мог надеяться только на себя.
Тобин с компанией, естественно, предложили
Я приложил все старания, дабы убедить их оставаться в караван-сарае и репетировать свою партию для прослушивания. Последнее, в чем я нуждался, так это в гибели половины моего пропуска в Старый Город или его аресте за какое-то непотребство.
Что касалось Птицеловки, то она просто хотела меня прикрыть. Я оценил предложение, но мысль о миниатюрной злобной блондинке, которая будет следовать за мной по пятам в городе темноволосых, смуглых джанийцев, не показалась мне удачной. Я убедил ее, что лучше остаться и присматривать за Лицедеями. Ей это не понравилось, но она согласилась.
И все-таки я был рад выбраться на волю, пусть даже без прикрытия. Впервые выйти на незнакомые улицы; вникать в круговращение слухов в чужом городе; не быть отягощенным ни прошлым, ни притязаниями, ни репутацией. Я давно научился читать пестрые новостные сводки илдрекканских улиц, но здесь, где каждый обычай был в новинку, каждый слух оборачивался испытанием. Где правда, где ложь? Что это – часть чего-то большего или пустяк, которым можно пренебречь? И заплатил ли я за него разумную цену?
Одним словом, все это возбуждало, и я насыщался.
Я оглянулся, проверяя, не пошли ли за мной туги, после чего занял место за низеньким общим столиком снаружи чайной. Трое мужчин, обосновавшиеся там, – два джанийца и кавалерийский священник-риссулиец – наградили меня гневными взглядами, подчеркнуто забрали пиалы и пересели за соседний стол, невзирая на то что там сидели еще двое. Когда джаниец вспомнил об оставленной тарелке с вафлями и обернулся, я уже угощался ими.
– Мм, миндаль, – произнес я по-джанийски и малость выждал перед тем, как откусить.
Тот глянул на клинок у меня на боку, затем на меч Дегана за спиной, помрачнел еще больше и переключился на своих спутников.
– Вафли стоят шесть суппов, – неуверенно сообщили сзади.
Я обернулся и увидел девчонку лет тринадцати: явно нервничая, она демонстративно уперлась взглядом в стол. Простая рубаха с истертой вышивкой на вороте и рукавах, длинная поддевка, ноги босые.
– В самом деле? – спросил я.
Она помялась и оглянулась через плечо. Суровое круглое бородатое лицо втянулось за штору, перекрывавшую вход в лавку.
– Нет, не в самом, – признала она и вновь приковалась взором к столу. – Мой дядя велел передать вам.
– Зачем?
– Мне кажется, он боится вас выгнать.
– Умный человек. Сколько ты обычно берешь за сласти?
– Два.
– А те трое уже заплатили?
Пауза.
– Да.
Я холодно посмотрел на колыхавшуюся штору.
Затем полез в карман, извлек серебряный дхарм и пять медных суппов.
– Серебро тебе за смелость, – сказал я и подался вперед, чтобы незаметно вручить ей квадратные монеты.