Клятва разведчика
Шрифт:
Да ничего общего. Первый — герой. Второй — дурак. Третий — бандит. Четвёртый — жертва. Не бывает «вообще» смертей. Не бывает «вообще» детей. И людей «вообще» не бывает. Каждый и живёт и умирает для чего-то, даже если сам от этого открещивается или просто не понимает. Смысл присутствует даже в бессмысленности — хотя бы её увеличение до таких пределов, чтобы смысл потерял весь мир вообще (какой смысл у компьютерного вируса, кроме бесконечного самокопирования и разрушения среды собственного обитания?!), как в случае с сотнями детских смертей вокруг нас.
В скандинавских сагах огромное значение придавалось тому, ради чего и как умер человек. «Он умер достойно». Или «он умер безо всякой чести». Человек верит, что сражается или живёт ради чего-то великого. Смерть (и
Дети — не исключение.
Лицемерно объявив» всё лучшее — детям!» мы на деле отняли у них право на Поступки. В поздние советские времена это выражалось в плотной и глухой, как душное одеяло, опеке многочисленных тётушек и дам от образования и воспитания. В наши времена это выражается в том, что мы на них плюнули и нагло назвали это «свободным развитием детской личности», не думая о том, куда и как она разовьётся, потому что научить быть Человеком ребёнка может всё-таки только взрослый…
А им хочется другого… Им душно в строгом ошейнике опеки и страшно на пустырях, где нет никого, кто сказал бы, что делать…
Когда работаешь с детьми (или пишешь о детях), всегда есть две опасности.
Можно скатиться в педоцентризм. Это умиляет читателя, но потом начинает надоедать, тем более, что дети, как правило, не соответствуют в реальности вымышленным образам. Я уж не говорю о том, что дети никак не могут быть надеждой мира. Будущим — да, могут. При непосредственном и активном участии взрослых, которые этих детей воспитывают. Надеждой — извините, а если не верите, то погуляйте вечером в парке или просто почитайте надписи в любом школьном сортире. А потом подумайте: можно ли такой «надежде» что-то доверять?!
А можно уехать в светлые края педофобии. Я был знаком с одной коллегой-педагогом, которая детей иначе как «поддддонки» не называла. Именно так, разве что на слух «д» было ещё больше. И кстати — именно педофобия заставляет Больших Начальников активно распихивать по колониям подростков вместо того, чтобы попытаться сделать из них людей…
Посерединке удержаться трудно. А уж если удержался — готовься к тому, что тебе припишут минимум «ломку детских душ». А то и «подготовку боевиков» с некими стррррашными целями. Или даже «тоталитарные идеи». А там и до Главного Обвинения нашего времени недалеко — а не фашист ли вы, батенька?! «Министерство Любви» начеку. Помните Оруэлла?..
Владимир Семёнович Высоцкий говорил (а точнее — пел, да только не услышали его сперва за запрещающими окриками, потом — за бестолковым ликованием):
И пусть говорят — да, пусть говорят! — Но нет! Никто не гибнет зря! Так — лучше, чем от водки и от простуд…Я писал эту книжку не для того, чтобы спорить. Не для того, чтобы печататься. Просто потому, что мне было интересно это делать. По-моему, вполне достаточная причина. Мне захотелось написать о мужестве, верности и чести, которые могут даже не иметь цели, поскольку ценны сами по себе. (Может быть, я напишу — соберусь — о немецких мальчишках, выходивших против наших Т-34 с «фаустами», чтобы — как говорит Максим Калашников — «не пережить своей Империи» (есть у меня замысел такой книжки!)).
Я взял именно этих героев не по каким-то идеологическим причинам (вернее — каюсь, не только по ним…), а потому, что именно в указанную ниже эпоху могли встретиться подобные объединения — сложившиеся в одну сумму характеры, оружие, взаимоотношения и масса других факторов вплоть до внешнего вида. Я вовсе не «считаю, что в наше время все подростки хуже», как обвиняюще сказал мне один из читателей рукописи, ровесник её героев. Честное слово!
Если ЧЕСТНО, то я хотел написать фантастико-приключенческую книжку для подростков о Великой Отечественной Войне. В дни моего детства таких книг у нас хватало, сейчас весь мир популяризует свою историю для детей, а у нас это как-то
Но после первых же набросков я понял — не получится у меня никакой подростковой книги. Именно потому, что у меня был большой опыт их чтения и я хорошо помнил законы жанра. Согласно этим законам враги должны быть глупыми, приключения интересными, а самое главное — поменьше крови и страданий. В общем, герой «русской ложкой деревянной восемь фрицев уложил», помотался по 42-му году с жизнерадостным видом, поражая всех историческими прозрениями и жалостливо удивляясь «тоталитарным нравам» своих предков, а потом вернулся обратно в мир, где и зажил счастливо и с гордостью.
Но так ли уж глуп лежащий в кустах егерь с биноклем? Труслив ли он? И как быть с фактом, что самые страшные зверства на территории Псковщины и Новгородчины творили те, кто сейчас зовёт нас «оккупантами» — «суверенные прибалты»? Если начать доводить до подростков такую информацию — моментом схлопочешь обвинение в ксенофобии, а то и в… фашизме. Можно ли считать интересным приключением триста километров, пройдённых по лесам за десять дней под дождём, в мокрой обуви и на голодный желудок — а ведь партизанская жизнь по большей части из таких «приключений» и состоит… Стоит ли жалеть «тоталитарных предков» и на самом ли деле стояли за их спинами «заградотряды» и «уполномоченные НКВД» — или пожалеть надо современных дебилов, верящих в то, что на подвиг можно кого-то загнать силой? Это тоже не подростковая тема… Что красивого может быть в войне и как её «причесать» и «пригладить» для детского восприятия? Рыцари, скачущие друг другу навстречу по тропинке на белоснежных конях, чтобы выяснить отношения один на один, остались в другой эпохе… да и в те времена все выглядело не так клёво. К тому же по законам жанра герой-подросток не имеет права убивать, потому что это-де калечит его психику — но на войне убивают все, и тех, кто не хочет или не может убивать, убивают самих в первую очередь… А самое главное — ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ ВЕРНУВШЕМУСЯ ОТТУДА ПАРНЮ? Что вообще делать вернувшимся с войны?
И вот приходят мальчики с войны… Какие ж это мальчики? Мужчины… Не рождены — войной сотворены, Где штык-ножом стал ножик перочинный…Как он будет чувствовать себя в нашем современном мире — ну, например, при виде того, как проводят свой парад ветераны СС или пропившие память скототвари снимают ограду памятника героям войны на металл? И не покажемся ли ему мы — мы все — тупо-равнодушным стадом, а не «свободными жителями демократического государства»? Так сказать — свежим взглядом…
Оставалось не писать вообще. Но один жирный козёл, сделавший себе имя из насмешек над страной, в которой живёт, сказал как-то правильную вещь: «Писать, как и писать, нужно тогда, когда больше не можешь терпеть!» И тогда я плюнул на возраст читателей — и стал просто писать. Стук-стук-стук по клавишам, выплёскивая всё, что я хотел сказать. Не оберегая ничьих нервов и не считаясь ни с какими законами жанров и политвеяний.
Сами герои вели себя буйно до неприличия, совершенно не же-лая подчиняться авторскому замыслу. Начать с того, что главный герой вообще каким-то невообразимым прыжком перебрался на страницы «Скаутского галстука» из совершенно другой рукописи и увлёк за собой всё повествование — персонажи вырвались из-под моего контроля, полностью обалдели и на вольной воле забушевали вовсю, в грош меня не ставя и не обращая внимания на жалобные крики: «Да что ж такое, я ж не так хотел!!!» Противиться им у меня не было сил и я начал конспектировать их действия…