Клятва
Шрифт:
Она выглядела как гермафродит, но была странно красива и довольна собой. Это скользило в её движениях, когда она потянулась за бутылкой.
Сузив черные глаза, она посмотрела на дерганую девушку напротив её стойки.
Бруклинн распрямила плечи и встретила её прямой взгляд так непоколебимо, как только смогла.
В конце концов барменша поставила два стакана на стойку и наполнила их синей жидкостью.
— Двенадцать, — заявила она хриплым голосом, твердым, но в то же время чувственным.
Она
Бруклинн бросила на стойку одну банкноту, которую женщина тут же сунула в карман.
Сдача или чаевые даже не обсуждались.
Я подняла один из бокалов и сделала глоток.
Сладковатый привкус едва перебивал обжигающий спирт, горячей волной прокатившийся по горлу в желудок.
Бруклинн была более тороплива, с такой жадностью набросившись на свой напиток, что за три глотка отполовинила содержимое бокала.
Я покатала стакан о щиплящую тыльную сторону ладони, куда девушка у входа поставила печать.
Взглянув туда, я увидела сильное покраснение на припухшей коже в форме полумесяца.
И мне не нужен был черный свет чтоб разглядеть его теперь.
Никому бы не понадобился.
Я чувствовала неладное и мне было нехорошо.
Я понимала, что то, что беспокоит меня, было лишь наркотическим средством из печати на руке, которое проникло в кровь.
У паранойи всегда есть побочный эффект.
Бруклинн показала на что-то с другой стороны зала.
— Смотри, у них тут есть из чего выбрать, — сказала она густым, как мед голосом.
Над танцполом, напротив нас, мужчина с вызывающей улыбкой стоял у перил наблюдая за переплетающимися телами внизу.
Он заинтересовал Брук.
Что было не в новинку.
Брук интересовали мужчины всех типов.
Она сходила с ума по мальчикам еще с тех пор как мы были совсем девченками. Ей оставалось лишь подождать, пока её тело разовьется.
И теперь, когда это случилось, ничего уже не могло остановить её.
— Вот, — сказала она, допивая остатки напитка.
— Подержи это, я сейчас вернусь.
–
И, уже через плечо, добавила:
— Нам нужна закуска.
–
Так похоже на Брук, подумала я, выискивая, куда поставить её пустой бокал.
Я старалась не выглядеть брошеной, продвигаясь к перилам, чтобы посмотреть на танцоров. Устроившись поудобнее, приготовилась ждать.
Я оперлась локтями о стальную балюстраду и опять попыталась понять, что со мной происходит.
Мне должно быть весело. Вышибала пропустил нас.
И, что еще важнее, бармен отреагировала спокойно.
Я уверяла себя, что дело в случившемся раньше в ресторане, а не в сдобреной наркотиком печати на руке.
Вокруг я слышала разговоры,
Никто из присутствующих не поймет, что я знаю, о чем они говорят.
Потому что здесь и сейчас не было никаких правил.
Я была рождена в классе Торговцев, в семье коммерсантов.
И кроме Англайского, универсального языка, Парсон был единственным языком, который мне было позволено знать.
Единственным языком, который должна была в состоянии понимать.
Я была не такая, как остальные.
Я была как никто другой.
Для меня привлекательным в подпольных клубах было то, что они были местом, где классовая принадлежность не имела значения, где границы социальных статусов были размыты.
В местах как это, военные сидели бок о бок с разыскиваемыми, изгоями, дегенератами, и все они притворялись, пусть даже на короткое время, друзьями.
Ровней.
И дочь торговцев тоже может забыть о своем положении в жизни.
Это было все, о чем я мечтала.
Но я прагматик.
Мои дни не протекали в мечтаниях о другой жизни, о способах избежания ограничений моего класса. По большей части потому, что таких способов просто не существовало.
Я была тем, кем была, и ничто было не в состоянии это изменить.
Места как “Жертва” были всего лишь фантазией, освобождением всего на одну ночь.
Я двинулась прочь от перил, уносимая морем тел, замечая цвета.
Я всегда обращаю внимание на цвета.
Здесь, одежда не обязательно должна быть практичной — унылых оттенков коричневого, черного, серого.
В месте, где не существовало классовых разделений, появлялись цвета.
Яркие тона изумруда, рубина и сливы огнем выделялись во всех формах одежды, временно окрашенных волосах, подводке для губ и лаке для ногтей.
Каким-то образом даже темно-синий и черный цвета становились более глубокими и интенсивными внутри этих стен.
Бруклинн отлично вписывалась сюда, одетая в золотистое платье, открывающее её загорелые ноги и блестящее под вспышками огней.
На мне же, наоборот, была надета моя обычная серая туника, свисавшая чуть ниже колен.
Я посмотрела на людей вокруг меня.
По большей части, они были такими же как мы — несовершеннолетними.
Переполняемые энергией юности, не имеющие достаточного для неё выхода в обычной жизни.
Они — мы, поправила я себя, несмотря на то, что моя одежда была мрачной и хмурой — создавали волшебную человеческую радугу.
Я прокладывала путь к помостам, установленным высоко над танцполом, где едва одетые девушки танцевали для толпы внизу.