Ключ к сердцу
Шрифт:
– Боишься своих чувств к нему, глупышка, – наставительно, но ласково сказала мать. – Ты так боишься, что он не ответит на твою любовь, что сбежала в деревню.
Да, она влюблена в него, и довольно давно, но такие мужчины, как Шеймус Маккаррен, не любят таких женщин, как она.
– Мама, я не хочу говорить об этом. Это причиняло слишком сильную боль.
Джульет взглянула на картинки, рекламирующие весенние моды, и попыталась отвлечься. Бальные платья, амазонки, повседневные платья… утренние туалеты. Она начала читать.
– Когда нас навестит Фелисити?
– На
– Может быть, мы устроим бал, когда она приедет?
– Если это отвлечет твои мысли от мистера Маккаррена. – Графиня посмотрела ей в глаза, и Джульет отвела взгляд.
Она перевернула страницу и поморщилась.
– Мама, ты только послушай! – Джульет начала читать описание платья, изображенного на картинке: – «Модистка мадам Мария встречает весну в этом великолепном платье, в котором мода сочетается с его назначением. Множество воланов из первосортного муслина отделаны тончайшей яркой шелковой лентой. Прогуливаясь в этом платье у Серпентайна, вы заставите всех смотреть только на вас. При исполнении этого фасона могут использоваться все разнообразия тканей, подходящих для весны. Приходите, пожалуйста, к мадам Марии, и вы первыми в Лондоне наденете платья, сшитые по самой последней моде». Ты не замечаешь ничего странного? – спросила Джульет, глядя на статью.
– Мадам Мария, не так ли? – Графиня еще раз сделала стежок бледной шелковой нитью. – Бедная женщина, безусловно, иностранка, которая коверкает наш язык, навязывая свои товары бедным доверчивым провинциалкам, жаждущим приобрести модные городские веши.
– Что ты подразумеваешь под «коверкает наш язык»? Мать подняла глаза от вышивания с таким видом, будто она плохо воспитала свою дочь.
– Ну, дорогая, никто не говорит «все разнообразия тканей», это раз. Любая леди с минимальным образованием напишет «все разнообразие тканей». В данном случае «разнообразие» уже включает понятие множественности, поэтому зачем говорить «разнообразия», если только женщина не иностранка, не знающая тонкостей английскою языка.
– Что? – переспросила леди Первилл.
Но графиня уже утратила интерес к этому разговору и занялась своим сложным рукоделием.
– Я сказала, мадам Мария, несомненно, иностранка, скорее всего итальянка, незнакомая с тонкостями английского языка.
«Все разнообразия тканей». Джульет смотрела на абзац и думала. «Все разнообразия тканей».
– Мама, брось мне карандаш, – вдруг взволнованно попросила она.
– Я не бросаю вещи, Джульет. – Графиня углубилась в работу: она накалывала иглой на полотне метки, нанесенные карандашом, который держала в рабочей корзинке. – Если ты желаешь…
– Брось мне карандаш, мама! – крикнула Джульет, и мать подняла голову, услышав в ее голосе необычное волнение.
Их взгляды встретились, и графиня, взяв карандаш, бросила дочери. Та на лету подхватила его и, не меняя позы, дрожащими руками принялась за работу.
Не обращая внимания на мать, она быстро пробегала глазами от одной буквы к другой и от одного слова к другому. Она вспомнила о Шеймусе, который характеризовал
Человек, применявший «код Э», обладал дисциплинированным умом, он создал простую систему шифра, которую практически невозможно было обнаружить.
Джульет просмотрела текст еще раз и прошептала себе под нос: «Ничего удивительного, что Шеймус находил только сигнальные буквы». Она взглянула на мать:
– Мама, я должна вернуться в Лондон. Будь добра, пошли мои вещи Фелисити.
– Ты же не уедешь прямо сейчас? – ужаснулась графиня. – Сейчас глубокая ночь.
– Десять вечера, мама, и если я уеду сегодня, то буду в Лондоне завтра вечером. – Она поцеловала графиню в щеку. – Не беспокойся, я возьму с собой батальон слуг, которые будут меня охранять.
– О слугах я и беспокоюсь, – насмешливо подняла брови мать.
Энигма сидела за игральным столом и, когда в заведение вошел Шеймус Маккаррен, мысленно улыбнулась.
– А, мистер Маккаррен, – сказал Янгблад. – Садитесь, мы как раз начинаем.
Карты летали над столом, и мадам Ришар, заглянув в карты любовника, наблюдала за выражением лиц сидевших за столом мужчин. У старого джентльмена шансов не было, молодой думал, что выиграет, толстый мужчина сомневался, а мистер Маккаррен…
Вот этого она не знала.
Ее охватил азарт, и Энигма нажала двумя пальцами на бедро Янгблада, догадываясь, что не этой картой ему следовало ходить. Он выбросил карту, которую она приказала, а мистер Маккаррен слегка приподнял бровь.
Шеймус забрал взятку и выложил вторую карту, а Энигма боролась со своим воображением, рисовавшим его красивые руки, ласкающие ее тело. Влечение к человеку, взломавшему ее код, начинало мешать ей в момент, когда это было совершенно не к месту.
Но она ничего не могла с собой поделать.
Мадам Ришар прижала к бедру Янгблада четыре пальца и смотрела, как светятся умом золотистые глаза человека, сидевшего напротив. Она смотрела на его полные губы, аккуратно подстриженные виски. Этот человек любил власть, и она более чем охотно покорилась ему.
Он возбуждал ее. Энигма опустила руку и погладила любовника между ног. Его зеленые глаза устремились на нее, но когда он увидел, как она смотрит на Маккаррена, от вспыхнувшего гнева у него на скулах заходили желваки.
Энигма прижала к его бедру три пальца и, улыбаясь, ласкала его, зная, как ему это нравится. От удовольствия ему захотелось закрыть красивые глаза, и он не сразу выставил свою карту.
Она снова перевела взгляд на Маккаррена, который рассеянно смотрел куда-то вдаль.
– Не следует ли нам заново отделать эту комнату, мистер Маккаррен?
– Нет, конечно, – ответил тот, обращаясь к прекрасной хозяйке «Данте», но не спуская глаз с невысокого человека с забинтованной головой. Некое сомнение возникло у него, затем оно укрепилось, вызывая тревогу, от которой он похолодел. Шеймус попытался отмахнуться от навязчивой мысли, но тревожное ощущение нарастало, и наконец он спросил этого крепкого коротышку: