Ключ от королевства
Шрифт:
— Меня пригласили! — О том, что я вообще-то девчонка, страшно было и заикаться. — Мне дали ключ!
— Ключ от сада?
— Ключ от Королевства!
— Вот как? — Крючковатый нос «милости» описал в воздухе сложную фигуру. — Кто?
(Неон? Криптон? Ксенон? Как его звали-то?!)
— Оберон. — Я обрадовалась, что помню его имя.
Хватка того, что держал меня за локти, чуть-чуть ослабла. Видно, Оберона тут знали.
— Врёшь, — предположила крючконосая «милость». — Сторож, яблок-то он много натрусить успел?
— Не
— Тронутый мальчонка, — с сочувствием сказал сторож и наконец-то выпустил меня. «Милость» молчала, уставив жёлтые круглые глаза.
Я посмотрела на свои руки. Остались красные вмятины от пальцев сторожа — наверное, будут синяки. Но всё это ерунда по сравнению с кнутом, который мне скоро светит!
— Я говорю правду, — сказала я, стараясь не зареветь.
Вокруг было темно и гулко. Горели факелы, продетые в крепления на стенах. Высокий потолок был закопчён до черноты. Ну где же, где наша милая учительская? Где полки с классными журналами, где наглядные материалы на верёвочных петельках?
Какого лешего мне понадобилось в этом проклятом «королевстве»?!
— Я говорю пра… хотите, спросите у Оберона… ну пожалуйста.
— И как, — спросила «милость» после долгого неприятного молчания, — как спросить о тебе, сопляк?
— Скажите, Лена Лапина…
«Милость», кажется, поперхнулась. И я поперхнулась тоже. Я вспомнила, что там, на ноябрьской дождливой улице, Оберон не спросил, как меня зовут! А вздумай спросить — я бы не сказала. Не говорю я своего имени незнакомцам.
— Как есть тронутый, ваша милость, — заступился за меня сторож. — Видно же — не в себе. Давайте, я его кнутом — так, для порядку только… И пусть себе идёт…
— Отведи в каземат, — скучным голосом сказала «милость». — Дело непростое.
Я вообще-то люблю животных. И даже мышей и крыс. Но тут их было как-то слишком много, и они вели себя нагло.
Я с ногами залезла на деревянную скамейку, она шаталась и скрипела подо мной, грозя обрушиться. В темнице не было факела, только светилось маленькое окошко. Крысы сновали вдоль стен, и казалось, что пол шевелится. А в дальнем тёмном углу лежала куча тряпок, от неё вела цепь, как шнур от телевизора, только не к розетке, разумеется, а к большому кольцу в стене. Эта куча лежала так неподвижно, что уже через полчаса напряжённого сидения то на корточках, то на коленях мне было совершенно ясно: это истлевший труп предыдущего узника.
Хорошенькие дела творятся в вашем Королевстве!
Хочу домой, мысленно взмолилась я. Хочу в кабинет директора — «на ковёр». Хочу скандал с мамой. Пусть орут Петька и Димка, пусть отчим для виду уговаривает маму быть помягче, а на деле ещё больше против меня настраивает. Даже если меня отдадут в школу для неисправимых малолетних преступников — хуже, чем в этом
И когда я шёпотом пообещала прилюдно попросить прощения у Зайцевой — заскрипела дверь. От этого скрипа у меня слиплись в комок внутренности и очень захотелось в туалет.
На грязный пол упала полоса света. Крысы неторопливо разошлись по норам — будто для приличия. Некоторые даже не спрятались совсем: там и тут было видно, как торчат из щелей острые усатые морды.
— Выходи, — сказали снаружи.
Кроме одетого в чёрное старика («его милости»), у входа в темницу обнаружились два стражника в коротких малиновых штанах, в полосатых не то кафтанах, не то камзолах. У них были такие суровые лица, что я совершенно уверилась: ведут меня либо на плаху, либо в камеру пыток.
— Можно в туалет?
— Что?
— Ваша милость, — от отчаяния я решила подлизаться, — можно мне в туалет?
Я не ждала, что мне ответят, но процессия («милость» впереди, я между двух стражников позади) замедлила ход.
— Отведи, — сказал старик усатому стражнику (второй был без усов, зато с бородкой клинышком).
Тот взял меня за плечо — правда, не больно, а так, «для порядку», — и повёл по лабиринту коридоров.
Я потихоньку оглядывалась. Бежать тут было некуда — заплутаешь в два счета. Некоторые коридоры походили больше на щели, и стражнику приходилось протискиваться в них боком. Между прочим, мой малый рост и малый вес могли бы сослужить мне службу: на открытом месте кот всегда догонит мышь. А в лабиринте узких ходов — фиг вам!
Правда, стражник наверняка знает этот лабиринт как свои пять пальцев. В отличие от меня.
— Пришли. Смотри не провались.
Он подтолкнул меня к низкой двери и подсветил факелом.
Даже мне пришлось пригнуться — а такие, как он, должны были чуть ли не на четвереньках входить сюда.
Шумела вода. Глухо. Еле слышно. Далеко внизу. Я подождала, пока глаза привыкнут к полумраку…
И это называется туалет?!
Довольно просторная комната, и в центре её — дыра. Я осторожно, очень осторожно, подошла, заглянула…
Внизу текла речка. Натуральная река — полноводная, как Днепр. А я находилась над ней на высоте, наверное, стоэтажного дома. И вниз уходили отвесные стены — вниз, вниз…
Мне сразу расхотелось пользоваться этим туалетом. Мне вообще всего расхотелось, кроме одного — немедленно заплакать.
— Эй! Ты долго там?
Я выбралась через низкую дверцу, прищурилась от света факела. Пусть уж ведут меня, куда знают. Пусть.
Зал, в который меня втолкнули, оказался величиной с наш стадион, а высотой, наверное, с десятиэтажку — если в ней поломать перегородки между этажами. И в этом зале наконец-то были окна; в окна светило солнце, это был нормальный человеческий свет, даже радостный какой-то — не осенний, не зимний. Лето или поздняя весна.