Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)
Шрифт:
А земля в серебре искрится, и уже улетели птицы,
И осколки звезд под ногами звенят.
Мне, наверно, пора умирать - я услышал, как замерзла вода.
Я - тот март, что родом из мая. Может, я - его тень живая?
Но пока льет дождь, даже снег может спать...
Еще один лист тихо опустился прямо на раскрытую тетрадь Збышека. Но Травник не видел его, хотя и держал сейчас эту тетрадь в усталых, загрубевших ладонях. Он думал о снеге.
ГЛАВА 9
ПОСЛЕДНИЙ УДАР ОСЕНИ
Ветер, который все норовил засыпать глаза мелким, искрошенным в пыль песком, вдруг стих, словно по мановению чьей-то руки. Книгочею показалось, что ветер просто остановился на бегу, застыл, замерз. Стало вдруг невообразимо холодно: ещё
"Надо же - сегодня у реки нет ни души", - внутренне усмехнулся Книгочей, смотря на бредущих по пескам к берегу людей с оружием. "В буквальном смысле этого слова". Действительно, к причалу после отхода парома не пришел ни один, завершивший путь своего земного существования. "Неужели эти грешные души как-то почувствовали, что сегодня здесь будет жарко, и прячутся по щелям, как тараканы?" Книгочей невесело покачал головой, удивляясь кощунственности своей мысли, но ведь так оно и было - на причале с обрубленным трапом стояли только они, и никого больше. "Как всегда на земле - никого нет помочь". Книгочей вздохнул, покрепче сжал в руке железный штырь и обернулся.
Паром неспешно скользил по реке, и от его бортов по воде столь же медленно расползались ленивые волны. Уже был виден силуэт Гара; застывший на палубе псоглав смотрел на них, как завороженный. Книгочей помахал ему рукой, но паромщик не ответил на приветствие, словно видел их с отпущенником впервые. В это мгновение Шедув издал тихое восклицание - зорзы подошли к причалу.
Книгочей и Шедув стояли посредине платформы. Это был их последний форпост обороны, и сейчас Книгочею предстояло биться и, наверное, умереть за то, чего он никогда не сможет постигнуть ни умом, ни сердцем. А ещё говорят - двум смертям не бывать, мелькнуло в голове у Книгочея. Хотя, кто это может знать на земле, куда не возвращаются?
Против них на берегу выстроился отряд угрюмых воинов. Впереди стояли, Старик, Колдун, вечно кашляющий зорз, которого с такой легкостью Шедув захватил в плен и выменял в замке Храмовников на Збышека. И ещё стоял Птицелов.
Со времени их последней встречи зорз ничуть не изменился. Тот же прищуренный взгляд светлых глаз, та же кошачья гибкость в движениях, то же бесконечное, вселенское равнодушие, сквозящее в каждом его жесте, повороте головы, отданной команде. Отчего он так устал, думал Книгочей, смотря на зорза с высоты причала? Где успел пресытиться жизнью, что его так разочаровало в ней? С виду - человек средних лет, ещё молодой, полный жизненных сил... Или это - только оболочка, под которой скрывается злой старик, высохший колдун, черный маг, ненавидящий всех и вся? А мы ведь совсем ничего о нем не знаем... Ни Травник, ни Камерон, никто. Разве что только молодой и добродушный парень по имени Ян, которого, без сомнения, связывает с Птицеловом что-то, ещё не до конца открытое им обоим. Странно это все...
– Наши дороги вновь пересеклись, отпущенный из Смерти, - негромко произнес Птицелов. Было видно, что в присутствии Птицелова никто не осмеливался говорить
прежде него.
– Мое имя - Шедув, - ответил отпущенник.
– Впрочем, иногда меня звали Тот, который Позади.
– У тебя много имен, Шедув, который с Заду, - глумливо усмехнулся зорз, и вся толпа воинов захохотала шутке вождя.
– Но от тебя все равно попахивает мертвечиной. Ты уж извини.
Птицелов красноречиво сплюнул, а чахоточный зорз у него за спиной зашелся в мучительном, сухом кашле. Холодало уже заметно - некоторые воины поеживались на ветру, кутались в плащи, запахивали шеи большими платками, которые чудины расписывают символами своих родовых предков. Книгочей болезненно ощутил, как у него стало пощипывать пальцы ног. В воздухе оживал,
Патрик спиной чувствовал, что паром уже приблизился настолько, что должны быть видны темные обугленные полосы на его невысоких бортах. Видели это и враги - воины загалдели, наперебой указывая друг другу на подходящую к берегу лодку Великой печали, о которой они что-то смутно слышали лишь в легендах и рассказах знахарей и колдунов. Шедув тоже быстро оглянулся.
– Ты напрасно надеешься на Гара, - заметил Птицелов, постукивая о сапог легким прутиком.
– Он не поможет тебе. Приглядись внимательней.
Это могло быть уловкой, но Шедув поверил, хотя прежде чем обернуться ещё раз, он сделал несколько шагов назад, ближе к краю платформы. Книгочей с тревогой ждал, не упуская из виду ни одного движения в стане воинов.
– Посмотри и ты, всезнающий друид, - бросил Птицелов.
– Может быть, эта картина несколько охладит ваш пыл. Хотя, - он тоже слегка поежился, становится и впрямь прохладно. Даже чересчур, если только я верно осведомлен о порядках в здешних местах.
Паром подошел уже почти к самой пристани. Посредине его неподвижно стоял Гар. На лице псоглава застыло невероятное напряжение всех его сил, но сдвинуться с места паромщик не мог. На него было наложено заклятие, но какой силы и природы должна была быть магическая словесная формула, чтобы сковать невидимыми цепями по рукам и ногам это фантастическое существо, представить было невозможно. У псоглава сейчас жили только глаза, которые медленно переводили свой взгляд с одного зорза на другого. На воинов Гар не смотрел. И ещё Книгочею показалось, что в глазах паромщика застыл какой-то немой крик или призыв, хотя губы его были плотно сомкнуты.
– Ну, как?
– поинтересовался Птицелов, обращаясь к Шедуву.
– Прошу понять меня верно! Это вовсе не демонстрация силы, просто дорогу туда, зорз указал на темнеющий вдали противоположный берег, - мы найдем и сами. Провожатые нам не слишком нужны. Но река, похоже, пропустит нас только с ним.
Птицелов указал на застывшее изваяние Гара.
– На той стороне нет места смертным, - возразил Шедув.
– Думаю, у вас ещё есть возможность возвратиться.
– А у тебя ещё пока есть возможность подумать, - в тон ему ответил Колдун, массируя и разминая пальцы. Из его рта уже показался слабый парок холодало нешуточно.
Отпущенник положил руку на эфес меча - таков был его безмолвный, но красноречивый ответ.
– Думаю, ты совершаешь ошибку, - сказал Птицелов так, словно искренне желал добра старому другу.
– Мы все равно взойдем на паром, чего бы это нам ни стоило. Разница только в том, что тут скоро будут трупы - много. Или их не будет вовсе.
Он с сомнением взглянул на Шедува и Книгочея, словно стремясь убедиться в том, что их действительно можно убить обычным земным оружием, или же отпущенника и друида все-таки придется устранять каким-то другим, менее приятным способом.
И вдруг среди воинов произошло замешательство. Кто-то быстро и бесцеремонно пробирался сквозь их ряды, поминутно бормоча извинения и недовольно бурча что-то об опоздании. Воины недовольно расступились, и к причалу стремительно выскочил запыхавшийся старичок. Он был лыс, как коленка, одет в какое-то подобие монашеского рубища с оборванными тесемками и зияющими прорехами в самых причудливых местах, словно перед тем, как появиться в этом скорбном месте, его долго трепали базарные собаки. Тем не менее, уверенности ему явно было не занимать. Чуть ли не растолкав дюжих воинов, умудрившись даже вычурно обругать кого-то из этих отборных головорезов, старичок пробился к причалу. Он бегло оглядел обороняющих его отпущенника и друида и затем строго воззрился на Птицелова, который, похоже, был в некоем замешательстве от появления на сцене нового персонажа явно пробуксовывающей драмы.