Ключ от всех дверей
Шрифт:
— Не сомневаюсь, — еще бы, за такие деньги. Да уж, а цены здесь немаленькие — даже если учесть, что в оплату вошла стоимость двух комнат на четыре дня вперед. Или с чужеземки можно двойную цену брать? Эх, что ни говори, а везде торговцы одинаковы.
У Мило же с менестрелем по имени Ирру завязалась теплая беседа. Узнав, что мы в некотором роде собратья по ремеслу — «бродячие сказители, собиратели легенд» — да еще готовы угостить «своего» чаем со знаменитыми горскими сладостями, бард расцвел белозубой улыбкой.
— Говорите, вы держите путь с востока? — дружелюбно поинтересовался Ирру, откидывая со лба светлый, до белизны выгоревший локон. Глаза
— Скорее, с юга, — ответил Мило, взглядом попросив у меня разрешения и дальше вести беседу самостоятельно. — От самой Лунной косы, через Дом Раковин и Песка.
— Вы недавно были на побережье? — воскликнул удивленно менестрель. — А я ведь родом оттуда! Подумать, какое совпадение… А как вы попали в Дом Раковин и Песка?
— С севера, из Дома Зверей, — незаметно включилась я в разговор, отмахнувшись от нахмурившегося Мило. Ничего, переживет, мы здесь не в стаканчики играем, а дело делаем. — Вот там — и в правду раздолье для певца и сказителя. Столько легенд, и у каждого клана — свои…
— Побережье — тоже кладезь для вдохновения, — убежденно заявил Ирру и в порыве отхлебнул слишком горячего чая. — Да и тайн не меньше, чем даже в здешних землях, — добавил он, прокашлявшись. — Взять хоть маяк на Лунной косе!
— А что с маяком не так? — меня как водой окатило, стоило вспомнить манерную речь и наполненные тьмой глаза дамы Архив. — Говорят, что там находится истинная сокровищница знаний…
— А еще говорят, что платят за эти знания самой жизнью, — зловеще протянул Ирру. — Моя прабабка — а она слыла очень мудрой женщиной, многое повидавшей — рассказывала такую историю. Давным-давно, лет пятьсот назад, когда королевская власть в Доме Раковин была особенно сильна, на Лунную косу сослали семью мятежных аристократов. Всего изгнанников было не больше десятка — семейная пара, да маленькая дочь, да несколько преданных слуг. С собою в глушь из прежних богатств им позволили забрать лишь самое необходимое, но лорд упросил королеву разрешить ему взять с собою и собрание свитков и древних книг. Маяк и до того славился, как богатейшая библиотека, а после того, как лорд добавил к старому собранию и свои сокровища, с ней и вовсе не могла сравниться никакая другая. Супруга лорда разделила его страсть к книгам и ею же заразила дочь, едва та подросла достаточно, чтобы научиться читать. Но если у родителей это было хоть и горячее, но все же увлечение, то у девочки оно стало одержимостью.
Шли годы, и со временем к власти пришел другой властитель и сменил гнев на милость, позволив мятежникам вернуться в родное гнездо и зажить прежней жизнью. К тому времени лорд и леди уже порядком состарились, а малютка дочка превратилась в почтенную даму, которой все было безразлично, кроме книг. Едва получив высочайшее позволение, бывшие бунтари покинули Лунную косу… Все, за исключением дочери. Она не пожелала уезжать из маяка и, больше того, не дала увезти из него книги. «Я сама буду их хранить», — говорила упрямая дама. Старики не стали спорить — «Молодо-зелено, а поживет одна — и одумается». Так и осталась она жить в маяке… А еще спустя год он сгорел дотла от шальной молнии. Но люди сказывают, — понизил голос Ирру до пугающего шепота, — что ровно через месяц маяк словно вырос из-под земли. И библиотека в нем по-прежнему — богаче не сыскать. Да вот плату за вход берут непомерную… из двух путников лишь один возвращается.
Ирру замолчал,
— Ну и жуткие вещи вы рассказываете! — нервно рассмеялась я, лишь сейчас осознав, что крепко, до боли, сжимаю ладонь Мило… а он сжимает мою. — После такого и вовсе расхочется ходить по библиотекам и… архивам, — от этого слова, ненароком слетевшего с языка, меня передернуло.
— Об этом не стоит беспокоиться здесь, в Доме Осени, — погрустнел менестрель. — Тут библиотека всего одна — в царском дворце, и туда чужеземцев не пускают вовсе. Я хотел попросить разрешения провести в сей обители знаний хотя бы несколько оборотов, но мне было отказано. А ведь моя мать — родом из этих мест, стало быть, я наполовину горец! — запальчиво воскликнул Ирру, опасливо косясь на якобы безразличных посетителей. — Что и говорить — осенние мягко стелют, да жестко спать, — тихо заключил он.
— И то правда, — вздохнул Мило разочарованно. Меня охватила досада — значит, просто так в библиотеку не попадешь… надо искать потайные тропинки в сад знаний. — Что, друг менестрель, может, споем «Осеннюю колыбельную»? Которую еще называют «Колыбельной неверия»?
— Ту самую, великого Суэло Аметиста из северных земель? — просиял Ирру. Я невольно фыркнула — везде любят этого негодяя! Никто уже не помнит, сколько слез из-за него пролилось, а вот музыку не забыли и по сей день. — Отчего не спеть! В три голоса — в самый раз будет.
— В два, — улыбнулся мой ученик, вытаскивая из сумки флейту. Лучше бы он расческу захватил, право слово… — Вы с моей госпожой споете, а я — подыграю гитаре. Но, поверьте, вам придется постараться, чтобы затмить пением милую Лале.
— О, ты мне льстишь, — кокетливо опустила я ресницы, награждая Мило пинком под столом. Какой уж там голос… Просто почти двести лет пою, а за это время и ворон соловьем заделается. — Ничего особенного.
— В любом случае, я смогу вас удивить, — улыбнулся менестрель, больше позабавленный словами Мило, чем задетый за живое. — Меня считают неплохим певцом.
… Голос у Ирру оказался не просто неплохим — волшебным. Так, пожалуй, на моей памяти пел только подлец Суэло… И, быть может, поэтому, мне казалось, что время на мгновение повернуло вспять, возвращая в прошлое, на половину столетия назад.
Нас осень ласкает и в листьях играет, Но это обман. И вся позолота — фальшивая нота, А суть есть туман.Какой я тогда была? Жестокой? Нежной? Память молчит… Кажется, я много сражалась, каждый день превращая в битву с безумием, заполняя тоскливые часы и дни во дворце тысячью бесполезных дел.
Дрожит паутина, и шелк нити длинной Мерцает, как сталь. И в солнечных бликах, и дымке безликой — Все та же печаль.А чувствовала ли я тогда хоть что-то настоящее, кроме тоски? Истинную радость, неподдельную ярость, искреннюю нежность… Нет, не помню. Друзей от того времени не осталось. Разве что посчитать таковыми бывшую ученицу Суэло Шелавису да старую ювелиршу, госпожу Кремень…
А были ли у меня вообще друзья? Их и теперь-то — по пальцам пересчитать можно. Тарло да Мило — вот и все. Больше никто и не всплакнет, если дурашка Лале сгинет где-нибудь на Лунной косе.