Ключ
Шрифт:
— Здесь надо снять шубу?
— Разумеется, нет.
— Отчего же нет? Mesdames, вы простудитесь, — сказал Березин, сдвигая два стола в углу. — Ну, вот, теперь прошу занять места.
— Право, я страшно рада, что нас сюда привезли. А вы рады, Сонечка?
— Ужасно рада, Мусенька! Это прямо прелесть!
— Господа, я заказываю чай. Все озябли.
— Папирос!
— Слушаю-с. Каких прикажете?
— Папирос!..
— Ну-с, так вот, голубчик ты мой, перво-наперво принеси ты нам чаю, значит,
— Слушаю-с. Сколько порций прикажете? — говорил еще не вполне проснувшийся половой, испуганно гладя на гостей.
— Сколько порций, говоришь? Да уж не обидь, голуба, чтоб на всех хватило. Хотим, значит, себя чайком побаловать, понимаешь? Ну, и бубликов там каких-нибудь тащи, што ли.
— Слушаю-с.
— Папирос!..
— А затем, братец ты мой, откупори ты нам эту штучку. Своего, значит, кваску привезли… И стаканы сюда тащи.
— Слушаю-с… За пробку с не нашей бутылки у нас пятнадцать копеек.
— Пятиалтынный, говоришь? Штой-то дороговато, малый. Ну да авось осилим… И ж-жива!
Отпустив малого, Березин засмеялся ровным негромким смехом.
— Нет, право, он очень стильный.
— Здесь дивно… Григорий Иванович, положите туда на стол мою муфту.
— Ага! Прежде «ну, и умрите», а теперь «положите… на стол мою муфту»?.. Бог с вами, давайте ее сюда, ваше счастье, что я такой добрый.
— И такой пьяный.
— Вам нравится здесь, Вивиан? Вы не сердитесь, что мы все время говорим по-русски?
— О, нет, я понимаю… Мне так нравится!..
Клервилль действительно был в восторге от поездки, в которой мог наблюдать русскую душу и русский разгул. Самый трактир казался ему точно вышедшим прямо из «Братьев Карамазовых». И так милы были эти люди! «Она никогда не была прекраснее, чем в эту ночь. Но как, где сказать ей?» — думал Клервилль. Он очень волновался при мысли о предстоящем объяснении, об ее ответе, однако в душе был уверен, что его предложение будет принято.
— Мосье Клервилль, давайте поменяемся местами, вам будет здесь удобнее, — предложила Глафира Генриховна. — Григорий Иванович, несут ваши папиросы. Слава Богу, вы перестанете всем надоедать.
— Господа, кто будет разливать чай?
— Глаша, вы.
— Я не умею и не желаю. И пить не буду.
— Напрасно. Чай — великая вещь.
Никонов жадно раскуривал папиросу.
— Григорий Иванович, дайте и мне, — пропела Сонечка. — Я давно хочу курить.
— Сонечка, Бог с вами! — воскликнула Муся. — Я маме скажу.
— А страшное честное слово? Не скажете.
Она протянула руку к коробке. Никонов ее отдернул, Сонечка сорвала листок.
— Господа, это стихи!
— Стихи? Прочтите!
— Отдайте
— Григорий Иванович, не приставайте к Сонечке. Сонечка, читайте.
В дни безвременья, безлюдьяТрудно жить — кругом обман.Всем стоять нам надо грудью,Закурив родной «Осман».— «Десять штук — двадцать копеек», — прочла нараспев Сонечка.
Послышался смех.
— Как вы смели взять мой листок? Ну, постойте же, — грозил Сонечке Никонов.
— Господа, ей-Богу, эти стихи лучше «Голубого фарфора»!
— Какая дерзость! Поэт, пошлите секундантов.
— Господа, несут шампанское!
— Несут, несут, несут!
— Вот так бокалы!
— Наливайте, Сергей Сергеевич, нечего…
— Шампанское с чаем и с баранками!
— Я за чай.
— А я за шампанское.
— Кто как любит…
— Кто любит тыкву, а кто офицера.
— Ваше здоровье, mesdames.
— Господа, мне ужасно весело!
— Вивиан…
— Муся…
— Сонечка, я хочу выпить с вами на «ты».
— Вот еще! И я вам не Сонечка, а Софья Сергеевна.
— Сонечка Сергеевна, я хочу выпить с вами на «ты»… Ну, погодите же!
— Григорий Иванович, когда вы остепенитесь? Налейте мне еще…
— Mesdames, я пью за русскую женщину.
— О да!..
— Лучше за того, кто «Что делать?» писал!
— Выпила бы и за него, да я не читала «Что делать?».
— Позор!.. А я и не видела!
— Можно и не читамши и не видемши.
— Мусенька, какая вы красавица. Я просто вас обожаю, — сказала Сонечка и, перегнувшись через стол, крепко поцеловала Мусю.
— Я вас тоже очень люблю, Сонечка… Витя, отчего вы один грустный?
— Я нисколько не грустный.
— Отчего ж вы, милый, все молчите? Вам скучно?
— Атчиго он блэдный? Аттаго что бэдный…
— Выпьем, молодой человек, шампанского.
Сонечка вдруг пронзительно запищала и метнулась к Никонову, который вытащил из ее муфты крошечную тетрадку.
— Не смейте трогать!.. Сейчас отдайте!
— Господа, это называется «Книга симпатий»!
— Сию минуту отдайте! С-сию минуту!
— Что я вижу!
— Муся, скажите ему отдать! Сергей Сергеевич…
— Григорий Иванович, отдайте ей, она расплачется.
— Господа, здесь целая графа: «Боже, сделай так, чтобы в меня влюбился…» Дальше следуют имена: Александр Блок… Собинов… Юрьев… Не царапайтесь!
Все хохотали. Сонечка с бешенством вырвала книжку.
— Сонечка, какая вы развратная!
— Я вас ненавижу! Это низость!
— Я вам говорил, что отомщу. Мессалина!
— Я с вами больше не разговариваю!