Ключевая фигура
Шрифт:
Он приобрел путевку через самарское агентство «Москва-тур» и добрался до Самары на поезде: хорошо, уши не закладывает, под ногами буквально твердь, а не невесть что, стюардессы, то бишь проводницы, кажутся беззубыми — ни одна не улыбнулась; так же, не раскрывая губ, одна из них что-то прошамкала про ноги пассажира. Вначале Лев Давыдович не понял, словно поезд вдруг взлетел и у него по-настоящему заложило уши, потом до него дошло, что ему рекомендуют поднять ноги. Он задрал их и держал на весу, пока наземная стюардесса не протерла под ним грязной тряпкой пол.
Весело, иллюминаторы
Самара. Вот это вокзал отгрохали! Вот это воздвигли самарцы монумент! С одной стороны, похож на мечеть, с другой — на огромную синагогу, в которую могли уместиться все верующие земель Израилевых. Удивившись еще и заоблачным ценам на такси, Лев Давыдович вскоре очутился в аэропорту Самара. Тут все оказалось нормально, без «вывихов»: здания, как и положено в Аэрофлоте, приземистые.
С немецкой точностью рассчитав время, уже через час после прибытия на аэровокзал Шейнин встал в очередь на регистрацию, отметившись у старшей туристической группы. Пассажиры, прошедшие регистрацию, имели возможность зайти в магазин беспошлинной торговли. Лев Давыдович, проходя мимо, за стеклянной перегородкой увидел еврейского священнослужителя — в черном костюме, белой сорочке, застегнутой наглухо, и шляпе. Все бы ничего, если бы раввин с короткой бородкой не покупал…
В его руках управляющий аэропортом увидел продолговатую коробочку разрекламированного одеколона «Юнкерский» по цене восемнадцать долларов. И сейчас реклама одеколона над прилавком бросалась в глаза: «Он русский — и это многое объясняет». В случае с евреем, точнее, с выбором парфюмерии, — наоборот, малость запутывало. Если бы Шейнин был израильским полицейским, заподозрил бы неладное, как в случае с террористом-смертником. Если у последнего не «бил» багаж, то у этого — парфюм.
«Где я мог его видеть?» — задался вопросом Лев Давыдович. Лицо священника за круглыми очками со слегка затемненными стеклами показалось ему знакомым.
На смену немецкой точности пришла английская педантичность: самому подойти и представиться Шейнин посчитал неуместным, может, подумал он, в самолете их места окажутся рядом. В случае чего, игнорируя лишенные смысла правила приличия, можно будет напроситься к соотечественнику на соседнее кресло.
Пассажиры дружно погрузились в автобус, доехали до самолета и выстроились в очередь перед трапом. Среди них было много женщин и детей и даже один священник. Этакий еврейский капеллан на гражданском воздушном судне. Он стоял в числе первых и прошел на борт, на секунду обернувшись.
«Бесспорно, где-то я его видел», — уже не сомневался Шейнин. Именно сейчас он почувствовал это, когда священник задержался на трапе. Почувствовал остро, словно уже переживал однажды схожий момент. Именно на трапе, у входа в самолет?
Директор пропустил вперед себя женщину с ребенком, и у него внезапно пересохло во рту. Дежа вю. Даже голова слегка закружилась.
Священник. Не дает покоя мысль о культе. Когда он последний раз беседовал с раввином, имамом, православным батюшкой?..
Православным…
Православным?..
Нет,
Но нет, не краем. Что-то значительное произошло, иначе не участился бы пульс, не закружилась голова.
Так, хватит всех пропускать, решил Шейнин, женщины и дети уже на борту, остались одни мужчины.
Что?!
Одни мужчины?!
Вот-вот дастся в руки разгадка.
Он решительно шагнул на первую ступеньку трапа, кивком головы ответил на улыбку стюардессы. В салоне первым делом огляделся… Вот он, странный покупатель, странный пассажир, заставивший поволноваться директора аэропорта.
— Здравствуйте. Летите в Рим? Не против моего соседства?
— Добрый день, — отозвался священник, отвечая на вопросы не по очереди, а «каскадом». — Не против, садитесь, пожалуйста. Лечу в Рим, как вы правильно заметили.
Марковцеву проще было покинуть страну, к примеру, из международного аэропорта Самара, нежели из Шереметьева. Впрочем, он держал в голове и другой вариант — аэропорт Новоград, учитывая один момент: если на каком-то контрольно-пропускном пункте и будет усилено внимание, ориентированное на поимку преступника, то не в Новограде. О Марковцеве помнят в этом городе, многие видели его в лицо, тем самым внимание их притупится. Они жили не его образом, а собственно событиями. Некоторые, противореча логике, но не психологии человека, ждали чего-то похожего. Но только не возвращения в эти края Марка.
Все же Сергей отказался от этого варианта. Но кто мог предположить, что на борту самолета, отправляющегося в Италию, где на его счету лежала круглая сумма денег, он встретит знакомое лицо именно из Новограда. Роковая случайность, иначе не назовешь.
Он покидал родину в тот день и час, когда с журналиста телекомпании ТВ-6 снимался запрет на обнародование видеоматериала, записанного в день публичной казни Султана Амирова. Именно в этот час генерала Прохоренко корежило от злобы, а минуту назад выпустило из клещей кратковременного шока. Попутно начальник управления сделал резонный вывод: его специальный агент сейчас далеко от родных рубежей и водоразделов.
— Надолго? — упорствовал Шейнин, решив, пока не вспомнит, так и будет задавать вопросы. Отчасти потому, что чувствовал: еще немного, и он получит окончательный ответ.
Положив ручную кладь на полку, Шейнин собрался опуститься в кресло, но его остановил голос соседа:
— Не в службу, а в дружбу: положите и мой саквояж, пожалуйста.
В службу…
В памяти Льва Давидовича всплыло нечто библейское: «Марка возьми и приведи с собой, ибо он мне нужен для служения». И слова эти прозвучали будто бы голосом собеседника.