Ключи Царства
Шрифт:
Снова наступило молчание. Закончив ужин, Слит легко поднялся и без всякой видимой цели опять занял свое место на тощем коврике у камина. Широко расставив ноги и заложив руки за спину, он разглядывал, впрочем незаметно, своего престарелого собрата. Отец Чисхолм все еще сидел за столом с видом терпеливого ожидания.
«Боже милосердный, – думал монсеньор Слит, – что за жалкий представитель нашего сословия этот обтрепанный старик в грязной сутане с засаленным воротником! Какая у него желтая высохшая кожа!»
Одну щеку отца Чисхолма обезобразил шрам от удара кнутом,
– Давно ли вы здесь, отец Чисхолм?
– Двенадцать месяцев.
– Ах да! Со стороны его милости было очень любезно послать вас сюда, в ваш родной приход, после вашего возвращения.
– Это и его родной приход тоже!
Слит учтиво склонил голову:
– Да, да! Я знаю, что его милость разделяет с вами честь быть здешним уроженцем. Постойте-ка… Сколько же вам лет, отец Чисхолм? Почти семьдесят, так?
Отец Чисхолм кивнул и со стариковской гордостью мягко добавил:
– Я не старше, чем Ансельм Мили.
Такая фамильярность заставила Слита нахмуриться, но он тут же снисходительно, с оттенком сочувствия, улыбнулся.
– Несомненно. Но жизнь обошлась с вами несколько иначе. Короче говоря, – произнес он и выпрямился, твердый, но отнюдь не жестокий, – епископ и я, мы оба считаем, что вы должны быть вознаграждены за долгие годы вашей преданной службы. Словом, что вам пора уйти на покой.
С минуту длилась полная тишина.
– Но у меня нет никакого желания уходить на покой.
– Тяжкий долг заставил меня приехать сюда, чтобы провести расследование и сообщить о результатах его милости. Но есть некоторые факты, на которые нельзя смотреть сквозь пальцы. – Слит благоразумно уставился в потолок.
– Какие именно?
– Шесть… десять… дюжина фактов! Не мне перечислять ваши… ваши восточные эксцентричности. – Слит уже не скрывал своего раздражения.
– Мне очень жаль. – Слабая искра зажглась в глазах старика. – Но хорошо, что вы помните, что я провел тридцать пять лет в Китае.
– Дела вашего прихода безнадежно запутаны.
– Уж не наделал ли я долгов?
– Откуда нам знать! Вы уже полгода не шлете отчетов о церковных сборах, – заговорил быстрее Слит и повысил голос. – Все у вас так… так… не по-деловому… Например, в прошлом месяце вам был представлен счет агентом фирмы Бленда – три фунта за свечи и прочее, и вы всю эту сумму оплатили медяками!
– Но я ведь и получаю медяки, – задумчиво взглянул на своего гостя отец Чисхолм. Слиту казалось, будто он смотрит сквозь него. – Вообще-то, я никогда не умел обращаться с деньгами. У меня никогда их не было, понимаете… Но в конце концов… Вы думаете, что деньги так страшно важны?
К своей досаде, монсеньор Слит почувствовал,
– Все это порождает сплетни, отец, – произнес он и поспешно продолжил: – Ходят и другие слухи… Некоторые ваши проповеди… советы, которые вы даете… толкование некоторых догматических вопросов… – он заглянул в сафьяновую записную книжку, которая уже была наготове в его руке, – выглядят опасно своеобразными.
– Быть этого не может!
– На Троицу вы сказали прихожанам: «Не думайте, что Небеса на небе… Они здесь, у вас в ладони… Они везде и всюду», – осуждающе нахмурился Слит, переворачивая страницы. – Вот опять… Вот ваше невероятное высказывание на Страстной неделе: «Необязательно все атеисты попадут в ад. Я знал одного, который не попал туда. Ад предназначен только для тех, кто плюет Богу в лицо». А вот… Господи, какая грубая бестактность! «Христос был совершенным человеком, но у Конфуция было сильнее развито чувство юмора!» – Он с негодованием перевернул другую страницу. – А этот совершенно неправдоподобный инцидент!.. К вам пришла одна из ваших лучших прихожанок, миссис Гленденнинг. Не виновата же она в том, что так толста. Она пришла к вам, чтобы получить духовное руководство, а вы посмотрели на нее и сказали: «Ешьте поменьше. Врата рая узки». Но к чему продолжать? – Монсеньор Слит решительно закрыл свою книжку с золотым обрезом. – Мягко выражаясь, вы, по-видимому, утратили способность управлять душами.
– Но… – взволнованно начал отец Чисхолм, однако затем спокойно продолжил: – Я вовсе не хочу управлять ничьими душами.
Слит покраснел еще сильнее. Он совсем не собирался вступать в богословскую дискуссию с этим выжившим из ума стариком.
– Кроме того, остается нерешенным вопрос об этом мальчике, которого вы так неосмотрительно усыновили.
– Кто же позаботится о нем, если не я?
– Наши сестры-монахини в Рэлстоуне. Это лучший приют для сирот во всем приходе.
Отец Чисхолм опять поднял глаза, приводившие монсеньора в замешательство.
– А вы хотели бы провести свое детство в этом приюте?
– Зачем переходить на личности, отец! Я уже сказал… даже если принять во внимание все обстоятельства… и в этом случае ситуация является крайне ненормальной и ей надо положить конец. Кроме того, – развел он руки, – если вы уедете отсюда, то его все равно придется поместить куда-нибудь.
– Вы, по-видимому, твердо решили избавиться от нас. А меня тоже отдадут на попечение монахинь?
– Конечно нет. Вы можете поехать в приют для престарелых священников в Клинтоне. Это идеальное пристанище для отдыха.
Старик даже рассмеялся сухим отрывистым смехом:
– У меня будет достаточно времени для идеального отдыха, когда я умру. А пока я жив, я не желаю очутиться в обществе целой массы престарелых священников. Может быть, вам это покажется странным, но я никогда не мог выносить духовенство в больших дозах.
Слит только криво улыбнулся:
– Мне ничто не покажется странным в вас, отец. Простите меня, но ваша репутация еще до вашего отъезда в Китай… вся ваша жизнь… была своеобразной, чтобы не сказать большего.