Ключи к смыслу жизни

Данилин Александр Геннадьевич

Учителем Нерона был один из основателей другого философ­ского взгляда на мир — стоик Сенека. В идеях стоицизма человек, даже осознавший себя как меру всех вещей, вовсе не обязан пре­вратиться в эпикурейца.

Вместо понятия единого бога Сенека, вслед за своим учите­лем, основателем стоицизма Эпиктетом, предлагал чувствовать общность атомов. Он называл эту общность «немым космосом». Ощущая себя частичкой единой вселенной, человек мог противо­стоять ударам судьбы, сохраняя невозмутимость, которая была идеалом стоицизма. Однако невозмутимость и чувство гармонии с космосом слишком явно противостояли грубым чувственным

удовольствиям, которыми был так увлечен ученик Сенеки.

Предельно упрощенная Нероном мысль Эпикура победила — Нерон казнил своего учителя.

А как же мы, современные люди? Ведь квантовая физика, кото­рую мы проходим в школе, и существование имплицитного порядка Дэвида Бома, о котором автор этой книги так много писал, гораздо ближе к учению Сенеки, чем к учению Эпикура. Да и «космизм» в эпоху после атеизма стал одним из главных символов нашей вну­тренней веры. Очень многие современные люди на вопрос о своей вере отвечают: «Я верю в Бога, но только не в Бога официально существующих религий... Я верю в гармонию и разум Вселенной».

Но почему только вечное противостояние Эпикура и Эпик-тета? Кроме этих олицетворений долга и удовольствия всегда существовала третья сила, которая пыталась объяснить, каким образом эти два, казалось бы, навсегда расставшихся вектора че­ловеческих стремлений сходятся в одной точке.

Я имею в виду Плотина и неоплатоников. В самом начале на­шей эры Плотин уже описал голографический принцип суще­ствования Вселенной и имплицитный порядок Дэвида Бома:

«Мы все составляем одно. Но мы не ведаем об этой общности, ибо обращаем свой взгляд вовне, вместо того, чтобы обратить его к точке, к которой привязаны. Мы все подобны лицам, поверну­тым наружу, но связанным изнутри с единой вершиной. Если бы мы могли вдруг обернуться или нам бы посчастливилось и «Афи­на потянула нас за волосы», то увидели бы одновременно бога, себя и все сущее».

Я хочу обратить ваше внимание на то, что это европейская фи­лософия, а вовсе не далекий Восток.

Есть и еще один взгляд Плотина, к которому современное чело­вечество неосознанно стремится в своей «космической религии».

Порфирий, ученик Плотина и составитель «Энеад», приводит рассказ об Амелии — другом очень набожном ученике Плотина:

«Амелию нравилось приносить жертвы; он не пропускал обря­дов, связанных с новолунием. Однажды он захотел взять с собой Плотина, но Плотин сказал ему: «Боги должны приходить ко мне, а не я к ним». Мы не могли понять, о чем он думает, произнося столь гордые слова, и не посмели спросить».

Небольшая группа учеников была явно поражена этой презри­тельной фразой, относящейся к традиционным культам. Но здесь кроется плотиновское понимание Божественного присутствия.

Чтобы обрести Бога, не обязательно отправляться в его храмы. Ходить никуда не нужно... Нужно просто самому стать живым храмом, в котором присутствие Бога могло бы проявиться.

Это и есть третий путь.

Но он только для тех, кто воспринимает себя «не таким, как все» и готов следовать за этим чувством.

Ну, а в борьбе двух философий, олицетворяющих различный смысл жизни человека, утратившего Бога, победил гедонизм.

Победил, во всяком случае, в массовой культуре. Наверное, так и должно быть. Потому что долг, который исполняется по приказу человеческому, лишен радости. Мой долг —

это то, что я чувствую внутри себя, результат моего разговора с Богом. Во всех остальных случаях он — обуза, и человек стремится избавиться от долгов.

По счастью ли, или по промыслу божьему, спор Эпикура с Эпиктетом возрождается во все эпохи неверия. Большинство тяготеет к вульгарному эпикурейству, а разрозненные, но не до конца истребленные остатки творческой интеллигенции — к ме­тафизическому стоицизму. Они пытаются выполнять свой долг, стоически сопротивляясь феноменам массовой культуры.

Что имеет в виду современный гедонист, когда говорит, что смысл его жизни заключен в стремлении к счастью?

Кажется, что ответить на этот вопрос очень трудно из-за не сравнимого ни с какой эпохой разнообразия удовольствий и на­слаждений, которые предоставляет торговая цивилизация.

Однако мечта о счастье не передается ни одним из этих на­слаждений. Человек никогда не может сказать: «Вот я куплю ав­томобиль — и буду счастлив».

Это значит, что, говоря о счастье, мы имеем в виду не только обладание конкретными удовольствиями. Как, в таком случае, можно описать единое представление о счастье у человека, смысл жизни которого заключен в поиске удовольствий?

Для себя я пришел к выводу, что понять это главное значение проще всего, если начать со слова, имеющего прямо противо­положное значение — с антонима. Это, разумеется, слово «не­счастье». Несчастье, конечно, тоже у каждого свое: несчастьем сожжет быть болезнь, потеря близкого человека, несчастный слу­чай, увольнение с работы, в конце концов.

Смерть близкого человека мы называем даже не несчастьем, это горе. Горе — это что-то еще более глубокое, чем несчастье. Чем горе отличается от несчастья?

Мы это прекрасно знаем. Горе мы испытываем оттого, что понимаем: в этой ситуации ничего нельзя изменить.

Суть понятия несчастья точно такая же. Несчастьями мы чаще всего называем события, последствия которых трудно изменить.

Болезнь — это несчастье. Она вызывает ощущение появивших­ся где-то внутри нашего — такого родного и знакомого — тела каких-то загадочных и недоступных разуму процессов, которыми мы не в состоянии управлять. На период болезни они управляют нами.

В потере работы мы почти всегда внутренне обвиняем людей, которые несправедливо к нам относятся, и кроме этого, в мо­мент потери работы мы чувствуем себя щепкой в океане судьбы. У многих появляется ощущение, что другую работу найти невоз­можно. На самом деле мы знаем, что найти другую работу можно. Смотрите: несчастьями мы называем то, что связано с внешними, казалось бы, независимыми от нас обстоятельствами.

Мы называем «несчастьем» состояние, в котором мы чувствуем большую или меньшую зависимость от внешнего мира или жиз­ненных обстоятельств.

Мы чувствуем себя несчастными, когда не можем ничего из­менить или когда перемены требуют сложных или непривычных усилий. И сами сложившиеся обстоятельства, и эти усилия явля­ются для нас нежеланными. Они не совпадают с нашими жела­ниями.

Если вы согласны с тем, что написано выше, вы должны со­гласиться и с обратным утверждением.

Счастье — это совпадение происходящих событий с нашими желаниями. Для того чтобы мы чувствовали себя счастливыми, внешний мир должен исполнять наши желания.