Ключи от заколдованного замка
Шрифт:
— Александр Павлович об этом знает? — оживился граф Пален.
— Догадывается.
— Но как вам стало известно? — опять вмешалась хозяйка.
— Такой вопрос может задать только хорошенькая женщина… Но скажите, разве могут быть во дворце тайны?
— Что я услышал сегодня, очень походит на то, что хотел совершить папаша императора, император Петр Третий, — сказал английский посол. — Если бы удалась его затея, Россия не увидела бы ни Екатерины, ни Павла.
— Теперь, Петр Алексеевич, после того как я открыл карты, сомнений у вас нет?
— Сомнений
— Начинайте, и трудности исчезнут.
— Начинать одному? Это невозможно.
Пален был не один, но открывать свои карты он не хотел.
— Надо найти верных людей.
— Были бы мои братья в Петербурге, с их помощью все гвардейское офицерство было бы с нами, — воскликнула Ольга Александровна.
— Ольга Александровна, вы правы, и я дам хороший совет. Пусть ваш брат Платон Александрович напишет письмо Кутайсову и попросит руки его дочери. И надо ему дать понять, что этот брак состоится после того, как князь будет вызван ко дворцу и получит назначение, равное его заслугам. То же он должен сказать и о своих братьях. Уверен, что тщеславный царедворец клюнет на такую приманку и сделает все возможное.
— Я одобряю план Никиты Петровича. Этот турецкий выродок Кутайсов умеет влезать в душу императора и добиваться своего.
— Скажите, господа, откуда взялась Лопухина? — неожиданно спросил английский посол. — Ведь бывший генерал-прокурор Лопухин получил княжеское достоинство из рук императора.
— Я вас понимаю, господин посол, — сразу отозвался Никита Петрович Панин. — Но с этой стороны выбор императора безупречен. Лопухины принадлежат к старому русскому дворянству. Из рода Лопухиных была первая супруга Петра Великого, Евдокия.
— О-о… А скажите, дорогой граф, как вы смотрите на сближение России с Францией?
— Я не согласен с императором. На сближение с Францией я смотрю с ужасом и отвращением…
За карточным столом ожесточенно сражались лейб-медик Роджерсон, Николай Петрович Резанов и два молодых гвардейских полковника.
Глава десятая. ЗАГОВОР ВАЛААМСКИХ СТАРЦЕВ
Правитель Баранов вернулся на Кадьяк поздно вечером. От дозорных он узнал, что фрегат «Феникс» еще не вернулся из Охотска. Что-то кольнуло в груди. Но Баранов отогнал дурные предчувствия. В домике его светился огонек. Жена Анна Григорьевна встретила слезами:
— Боюсь я черных попов, Александр Андреевич. Без тебя не раз ко мне захаживали. Говорили, в грехе живу. Сыну нехорошо пророчили. Говорили, чтобы я ушла от тебя. Бог ваш, там, наверху, сердитый, не любит твою Анну. — Индианка прижалась к мужу.
Едва сдерживая гнев, Александр Андреевич слушал ее слова. Он, как умел, успокоил жену, посмотрел на спящих детишек и решил все дела отложить на завтра.
— Я была совсем одинока, — рассказывала Анна Григорьевна, — каждый день выходила на берег и смотрела, не покажется ли на море твоя галера. Ты один у меня во всем свете.
Всю ночь северо-западный ветер завывал за стенами
Нехорошо как-то вышло со святыми отцами, думалось ему. Сначала он радостно встретил приехавшую православную миссию, ждал, что монахи займутся воспитанием кадьякцев и креолов, будут хорошими помощниками в освоении новых земель. А вышло иначе. Монахи забросили школу и ревностно принялись приводить туземцев в христианскую веру, совсем не думали о духовном воспитании. Они часто вмешивались в дела правителя, приходили к его жене, пугали.
Анна хочет стать христианкой, но монахи объявили ее недостойной крещения… Разве это справедливо — вмешиваться в супружескую жизнь?..
Александр Андреевич потихоньку встал с постели и, стараясь не шуметь, разжег в кухне печку. Когда в трубе загудело, поставил на огонь чайник. Вскоре чайник запел тоненьким голоском.
Ровно в шесть часов кто-то постучался, и правитель открыл дверь. В кухню вошел, едва не задев за притолоку шапкой, Иван Александрович Кусков. Они долго обнимали друг друга и похлопывали по плечу. Кусков все больше и больше располагал к себе Баранова.
— Прости, Александр Андреевич, что не встретил. У ближних кадьякцев был, только вернулся.
Высокий, худой Кусков уселся и налил чаю в большую китайскую чашку.
— Ну, Александр Андреевич, дела у нас — хуже не придумаешь, — сказал он, опорожнив две чашки терпкого, душистого чая и вынув трубку.
— Какие дела?
— Попы черные да чиновный сброд нас, купцов, хотят от дел отстранить и самим торговать бобрами.
— Шутишь, Иван!
— Какие тут шутки! Подпоручик Талин колобродит, три дня назад приказчика Кулешова плетьми высек. Приказчик водки не давал.
— Кулешов сказал, что по моему приказу?
— Говорил, а его благородие подпоручик выразился тако: я, дескать, самого Баранова высеку, если надо. Нечего нам с купчишками хороводы водить! Водку самоуправством взял и выпил.
Баранов вскочил со стула и, прихрамывая на правую ногу, стал шагать по комнате.
— Шлют нам из Охотска, что им негоже, — заговорил он, продолжая ходить. — За наши деньги мы самых лучших штурманов можем нанять, а нам шлют пьяниц и невежд. Сколько людей на бобровом промысле из последних сил работают! А если подсчитать, сколько за бобров людей погибло! А такой вот подпоручик одним махом все загубит.
— Судно погибло — полбеды. Подпоручик против тебя, Александр Андреевич, монахов настраивает. Монахи, никого не теснясь, послали во все места предписания, чтобы кадьякские племена съезжались в Павловскую для верноподданнической присяги. На острове шесть тысяч живет. Ежели здесь соберутся, от голода мятеж начнут. У них толмач Семен Прянишников, что на исповеди кадьякцам переводит, зловредный человек. Через него к островитянам все пошло. А главное — корысть, все бобром хотят торговать.
— Вот черные дьяволы! Свои святительские дела забросили, а в компанейские нос суют!