Ключи от жизни
Шрифт:
На что он ответил:
– Мудрость как стена. Моя стена низкая, и вы видите, что за ней делается, а стена Конфуция высокая, и вам не видно, что за ней делается. Если вы хотите заглянуть за его стену, постройте сначала свою, с которой можно будет смотреть.
Одна тень спросила у другой:
– Почему мы так непостоянны? Раньше двигались, а теперь почему-то остановились, раньше сидели, а теперь почему-то встали?
– Может быть, мы так поступаем в зависимости от чего-то? – ответила другая тень. – А может
Цзы-си спросил Учителя:
– Что за человек Йен-ю?
– По доброте своей он лучше меня.
– А Цзы-кун?
– По красноречию он лучше меня.
– Цзы-лу?
– По смелости он лучше меня.
– Цзы-чан?
– По достоинству он лучше меня.
Цзы-си поднялся с коврика и спросил:
– Тогда почему эти четверо служат вам?
– Садись, и я скажу тебе. Йен-ю добр, но он не может сдерживать побуждение, когда оно ведёт не к добру. Цзы-кун красноречив, но не может удержать свой язык. Цзы-лу храбр, но не может быть осторожным. Цзы-чан держит себя с достоинством, но не может отбросить чопорность в компании. Даже если бы я смог собрать добродетели этих четырёх людей вместе, я бы не хотел поменять их на свои собственные. Вот почему они служат мне с чистым сердцем.
У Чжуан-цзы умерла жена, и Хуэй-цзы пришёл её оплакивать. Чжуан-цзы сидел на корточках и распевал песни. Хуэй-цзы сказал:
– Не оплакивать покойную, которая прожила с тобой до старости, это чересчур.
– Ты не прав, – ответил Чжуан-цзы. – Когда она умерла, мог ли я поначалу не опечалиться? Скорбя, я стал думать о том, чем она была в начале, когда ещё не родилась. И не только не родилась, но ещё не была телом. И не только не была телом, но не была даже дыханием. Я понял, что она была рассеяна в пустоте безбрежного хаоса. Хаос превратился – и она стала дыханием. Дыхание превратилось – и она стала телом. Тело превратилось – и она родилась. Теперь настало новое превращение – и она умерла. Всё это меняло друг друга, как чередуются четыре времени года. Человек же схоронен в бездне превращений. Плакать и причитать над ним – значит не понимать судьбы.
Небытие – голова, жизнь – позвоночник, а смерть – хвост. Рождение и смерть, существование и гибель составляют единое целое.
Один мудрый человек, которого звали Приходящий, заболел. Он задыхался перед смертью, а жена и дети стояли рядом и его оплакивали.
Придя его навестить, Пахарь на них прикрикнул:
– Прочь с дороги! Не тревожьте того, кто превращается! – И, прислонившись к дверям, сказал умирающему:
– Как величественно создание вещей! Что из тебя теперь получится? Куда тебя отправят? Превратишься ли в печень крысы? В плечо насекомого?
– Куда бы ни велели сыну идти отец и мать – на восток или запад, на юг или север, он лишь повинуется приказанию, – ответил Приходящий. – Силы жара и холода человеку больше, чем родители. Если они приблизят ко мне смерть, а я ослушаюсь, то окажусь строптивым. Разве их в чем-нибудь упрекнешь? Ведь огромная масса снабдила меня телом, израсходовала мою жизнь в труде, дала мне отдых в старости, успокоила меня в смерти. То, что сделало хорошей мою жизнь, сделало хорошей и мою смерть. Если ныне великий литейщик станет плавить металл, а металл забурлит и скажет: «Я должен стать мечом!», – то великий литейщик, конечно, сочтет его плохим металлом. Если ныне тот,
Жань Цю спросил Конфуция:
– Можно ли узнать, что было прежде неба и земли?
– Можно, – ответил Конфуций. – В древности было то же, что и ныне.
На другой день снова явился к учителю и спросил:
– Вчера я спросил: «Можно ли узнать, что было прежде неба и земли?». Учитель ответил: «Можно. В древности было то же, что и ныне».
Осмелюсь ли задать вопрос, почему вчера мне это было ясно, а сегодня – нет?
– Вчера было ясно, – ответил Конфуций, – ибо ты духовно заранее подготовился к восприятию ответа. Сегодня не ясно, ибо ты ищешь ответа не для духовного. Нет ни древности, ни современности, нет ни начала, ни конца. А могли быть сыновья и внуки до того, как появились сыновья и внуки?
Конфуций продолжил:
– Постой! Не отвечай! Умирают не оттого, что рождаются живые; живут не оттого, что умирают мёртвые. И смерть, и жизнь от чего-то зависят. Разве было вещью то, что родилось прежде неба и земли? Вещество в вещах – это не вещь. Вещи не могли появиться прежде вещей. Совершенно так же были вещи, совершенно так же появлялись вещи – без конца, подражая этому, и мудрец всегда бесконечен в любви к людям.
Однажды императору Чжуан Чжоу приснилось, что он – бабочка, весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не сознавал, что он – Чжоу. Но вдруг проснувшись, удивился, что он – Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, что он – бабочка, или бабочке снится, что она – Чжоу. Это и называют превращением вещей, тогда как между Чжоу и бабочкой непременно существуют различие.
Цзянь У спросил Суньшу Гордого:
– Что вы делаете со своим сердцем? Вы трижды были советником чуского царя, но не кичились; трижды были смещены с этого поста, но не печалились. Сначала я опасался за вас, а нынче вижу – лицо у вас весёлое.
– Чем же я лучше других? – ответил Суньшу Гордый, – Когда этот пост мне дали, я не смог отказаться; когда его отняли, не смог удержать. Я считаю, что приобретения и утраты зависят не от меня, и остаётся лишь не печалиться, Чем же я лучше других? И притом, не знаю, ценность в той службе или во мне самом? Если в ней, то не во мне; если во мне, то не в ней. Тут и колеблюсь, тут и оглядываюсь, откуда же найдётся досуг, чтобы постичь, ценят меня люди или презирают?
Цзин Син-цзы растил бойцового петуха для государя. Прошло десять дней и государь спросил:
– Готов ли петух к поединку?
– Ещё нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, – ответил Цзин Син-цзы.
Прошло ешё десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.
– Пока нет, – ответил Цзин Син-цзы. – Он всё ещё бросается на каждую тень и на каждый звук.
Через ещё десять дней царь вновь спросил:
– Пока нет. Смотрит гневно и силу норовит показать.