Книга Амадея

Арден Лис

И он, ведя заскорузлым, едва гнущимся указательным пальцем по строке, медленно – но отнюдь не запинаясь, – прочел:

Единый миг, урочный час и день, что был так светел,И месяц, памятный навек, и благодатный год,Благословляю я. Свою судьбу я встретилВ той, что одно страданье мне несет.

В хозяйстве Стафиды нашлись и грифельная доска с мелком, и вскоре она уже была исписана кособокими амадеевыми каракулями. Буквы в его исполнении кренились и завязывались

в узлы, но упорства ему было не занимать, так что Горча был доволен своим учеником. Они сидели бы до полуночи, если бы хозяйка не погнала их спать. Комната Стафиды была позади кухни, Горча приютился в комнатушке между кухней и общей залой. Амадею выделили тюфяк и позволили расстелить его рядом с очагом, вчерашнее одеяло также осталось в его владении.

Все в доме утихло. Слабо потрескивая, теплились угольки в очаге, одинокая мышь осторожно пыталась добраться до хозяйских запасов. Последняя ночь осени выстудила мокрые подушки облаков, они подсохли, распушились и из них посыпался легкий белый пух – сначала еле-еле, потом все сильнее и сильнее. И во всем мире стало так тихо, как бывает только тогда, когда идет снег.

Глава вторая, в которой герой узнает тайну вечного котла и постигает тонкости обращения с соседями

На следующее утро первым делом Амадей отправился в прачечную, закидал во вмурованный в печь котел отмокшее белье, подлил воды до краев и развел огонь. Терпеливо дождался, пока вода закипит, разровнял дрова и придавил белье деревянной крышкой. Потом вернулся в кухню, раздул угли в очаге и поставил на решетку медный чайник. За завтраком мальчик получил кусок тяжелого, сытного пирога с мясом и картофелем и свою порцию дневных дел.

В сопровождении Живоглота, молчаливо одобрившего прогулку по свежему снегу, Амадей отправился к речке, волоча за собой корзину с мокрым, дымящимся бельем. Небо прояснилось, воздух стал прозрачен и сух, ветер утих. Речка, неглубокая, шириной всего в полдесятка шагов, и в самом деле оказалась поблизости. У подножия холма редела роща старых, поросших мхом деревьев, и по каменистому ложу бежал незамерзающий поток. По совету Стафиды мальчик взял с собой моток прочной веревки: он привязал один ее конец к дереву, лежащему поперек речушки наподобие мостика. Потом прицепил простыни к веревке прищепками, а рубахи и штаны продел насквозь, и всю эту мокрую, тяжелую груду опустил в холодную воду, крепко держась за веревочный конец, и медленно пошел вверх по течению. Он предоставил речушке самой выполаскивать белье – а что такого, ей все равно заняться нечем. Выждав, пока вода вокруг его флотилии стала чистой, он вернулся вниз, и стал вытягивать вещь за вещью, выкручивая изо всех сил. От непривычной тишины у Амадея закладывало уши, от холодной воды ломило пальцы.

Развесив белье во дворе, Амадей поспешил в дом. После стирки следующее дело – чистка тех котлов и сковородок, до которых не дошли хозяйские руки – оказалось занятием весьма согревающим. Он драил медное воинство песком и жесткой мочалкой, пока не пришел Горча и не забрал его в коптильню, проверять вчерашних селедок.

После обеда старик показывал ему буквы, пока Стафида не погнала их в рощу за хворостом. Сказать по правде, Амадей наработался уже на неделю вперед, но понимал, что бездельничать здесь ему не придется, а придется работать – и чем раньше он к этому привыкнет, тем лучше.

– Сегодня наберем хвороста, а дров завтра с утра наколешь. – Горча взвалил себе на спину здоровенную вязанку. – Не пытайся прыгнуть выше носа, сынок. Здешнюю работу не переделаешь.

Когда стемнело, и Амадей вернулся в дом, проверив запоры на курятнике и свинарнике, хозяйка поставила перед ним огромную корзину нелущеного гороха, сама уселась напротив и принялась ловко вычищать горошины из сухих стручков. За этим занятием они и скоротали первый зимний вечер. Горох не был помехой хорошей беседе, из которой Амадей узнал, что прежде постоялый двор принадлежал отцу Стафиды, а до того – ее деду. Что останавливаются здесь и купцы, и путешествующие

по своим делам горожане, и даже иные благородные; большей частью, конечно, жители королевства, но бывают и чужестранцы. Амадей так умаялся за день, что поминутно клевал носом; он не помнил, как добрался до своего тюфяка.

Третий и четвертый день прошли в нескончаемых трудах: Амадей на пару с Горчей пилил тонкие дрова, выколачивал перины, вычистил всю кухонную посуду, перебрал в погребе кучу зимних овощей, ощипал пару куриц, перетаскал уйму припасов из тележки приехавшего мясника, потом разгрузил такую же уйму, привезенную сыроваром. Не сказать, чтобы он надрывался как каторжник, но так работать ему еще не приходилось. Но зато и есть так – досыта и вкусно – ему тоже было в новинку, как и спать в тепле, и учиться грамоте. Поэтому мыслей о побеге у него не возникало; да и признаться честно, у Стафиды ему понравилось.

В кухне он успел осмотреться еще в первый день; к концу четвертого весь постоялый двор был для него своим. Амадей всегда хорошо примечал мелочи, но не терял за ними общей картины; так, он заметил, что у Живоглота слишком длинные клыки и холодный, совсем не собачий взгляд, но при этом пес спокоен, если не сказать грустен, и не склонен демонстрировать свое превосходство перед слабыми.

В общей зале он разглядел, что каминная полка украшена резьбой – вставшие на задние лапы волк, лиса и заяц танцуют среди деревьев, а столы выстроены так, чтобы из-за стойки было видно всех сидящих. Второй, жилой этаж он обшарил во время уборки и теперь знал, что маленькие комнатки все как одна запираются изнутри на прочные засовы, а в общей спальне для слуг тюфяки чисты и набиты свежей соломой. Он запомнил, где самые темные углы, где шаткие ступеньки и из какого окна в случае чего можно выскочить на улицу и не поломать ног.

На пятый день хозяйка после завтрака подозвала мальчика к себе.

– Ну вот что, белыш. Еще пара дней, и здесь от гостей не продохнуть будет. А зимой все голодные, с порога готовы в тарелку залезть. Будешь мне на кухне помогать, думаю, из тебя будет толк.

Она отвела Амадея в кладовку, показала, где какие припасы лежат, в какой бочке пиво, в какой вино.

– А теперь самое главное. – Стафида стояла перед кухонным очагом, как первосвященник перед алтарем. – Зима – время супов. Никто не хочет в холода грызть салатные листья. Хороший суп согревает утробу и примиряет с жизнью. Но далеко не всякое варево способно творить такие чудеса. Мой двор ни плох, ни хорош, однако же многие постояльцы возвращаются ко мне год за годом, хотя могли бы проехать еще пару миль и заночевать в городе, а там точно пороскошнее будет. Как думаешь, ради чего они заворачивают ко мне?

– Ради вашей похлебки. – Сомнений у Амадея не было.

– Именно так, сынок. А что в ней такого… этакого?

– Она вкусная.

Стафида засмеялась.

– А почему?

– Ну… наверно, потому что вы все делаете, как нужно. И вы обещали научить меня.

– И научу. Смотри сюда. – И хозяйка указала на огромный котел, который сегодня Горча притащил из кладовой и водрузил на решетку над углями. – Это вечный котел. Сегодня мы его наполним, и он будет здесь до весенних пустых дней. В городах уже забыли этот старинный обычай, поэтому и вкусных супов там не найдешь, даже и на королевской кухне. Что толку наливать в серебряную тарелку воду из-под вареных яиц?

Стафида выразительно воздела руки и продолжила.

– Вечный котел держала моя мать, и моя бабка, и прабабка, мир ее праху. Запомни, мальчик, главное правило котла такое: сколько ты из него забираешь, столько же и добавляешь. И никогда – никогда! – не клади в него ничего холодного. Доливаешь воды? Лей кипяток. Кидаешь мясо? Обжарь его на вертеле. Понятно?

Амадей кивнул. Он во все глаза смотрел на хозяйку, даже рот приоткрыл от восхищения.

– Правило второе: из ничего ничего и получится. Горе повару, у которого в бульоне тощее мясо плавает. Основа вечного котла – большой, свежий, толстый кусок говядины. Вот такой.