Книга цены

Лесина Екатерина

Нужно бежать. Только сбежав можно спастись.

Решение появилось внезапно. Возможно, его подсказал Голос, возможно, Фома додумался совершенно самостоятельно, но главное, что оно появилось. Простое и правильное. Единственно возможное. Фома зажмурился, представляя, как это будет.

Хорошо. Спокойно. Тихо.

– Дурак, - печально произнес Голос.
– Там же ничего нет. И тебя не будет.

– И тебя тоже.
– Огрызнулся Фома.

– Что?
– спросил Ильяс, оторвавшись от разложенных на столе бумаг.
– Ты что-то сказал?

– Нет.

– Мне показалось, что…

– Вот именно, показалось.

Все время что-то кажется, сначала одно, потом другое…

– Фома, будь другом, прекрати истерику.

– У кого истерика? У меня?
– Фома с трудом сдерживал рвущийся из груди смех. Истерика… у него истерика…

У него решение, превосходное решение, которое обязательно нужно воплотить в жизнь и как можно скорее. Например, завтра. А что, долго тянуть не имеет смысла, сколько еще они простоят на заставе? День-два? Неделю? В походе выполнить задуманное будет сложнее, там люди кругом, а они помешают, здесь же целыми днями никого.

Только Голос, но он не выдаст. Хотя бы потому, что никто кроме Фомы его не слышит, а если все получится, то и не услышит.

А у него получится, это же не сложно. Раз и нету человека по имени Фома Лукойл. Смешно.

Фома поймал себя на том, что хихикает, и поспешно прикусил губу, но поздно: Ильяс, отодвинув бумаги в сторону, тихо поинтересовался:

– С тобой точно все в порядке?

– Конечно.

– Фома… я все понимаю, но… пожалуйста, возьми себя в руки.

Понимает? Да ни хрена он не понимает! Это не его сделали частью чудовища, которое в течение нескольких месяцев разбирало личность Фомы на кирпичики-составляющие, а разобрав, перемешало эти кирпичики с чужими, слепив нечто нелепое. Это не Ильяс томился чужими воспоминаниями и страдал, не зная, где заканчивается он и начинаются другие, принадлежащие тем, кого Она сожрала. Это не Ильясу разрывает череп чужой голос. Это не его дрессировали в рабочем лагере и это не его, в конце концов, посадили на цепь, точно опасное животное…

Ничего подобного Фома не сказал вслух: Ильяс все равно не поймет, каково это быть и не-быть одновременно. Ильяс - предатель.

Имперец. Серая форма Департамента Внутренних дел, погоны сотника и равнодушный взгляд. Смотрит сверху вниз, точно на блоху…

– Все-таки ты что-то задумал.

– Ошибаешься.

– Надеюсь. Фома, посмотри мне в глаза.

– Зачем?

– Хочу убедиться кое в чем.

– Иди в задницу.

Ильяс усмехнувшись - как же Фома ненавидел эту снисходительную лишенную намека на вежливость усмешку - наклонился и сам заглянул Фоме в глаза.

– Итак, я был прав. Давай, выкладывай, что за глупость пришла в твою больную голову?

– Сказал же… - Фоме было неуютно под этим взглядом, он чувствовал себя мухой, насаженной на иголку, все еще живой, но уже беспомощной… бесполезной… отвратительной мухой.

– Фома, хватит. Во-первых, ругаться ты не умеешь, во-вторых, давай поговорим с тобой нормально, как взрослые серьезные люди.

– С тобой?

– Да, черт побери, со мной!

– И о чем говорить будем?

– К примеру, о том, что ты сейчас, глядя мне в глаза, пообещаешь не делать глупостей.

– Обещаю.

– Именем Божьим поклянись.

– Клянусь.
– Ответил Фома.
– Именем Господа нашего, и пусть Он навсегда отвернется от меня, если я нарушу слово.

Ильяс поверил, Ильяс улыбнулся, Ильяс, успокоившись,

вернулся к бумагам.

Дурак.

Бог больше не был для Фомы высшим существом. Бог всего-навсего слово, три буквы, один слог, а люди ищут чего-то еще. Бог не помешает Фоме выполнить задуманное.

Завтра.

Или послезавтра.

Фома выждал три дня, просто на случай, если Ильяс все-таки не поверил. А он не поверил, это Фома знал совершенно точно. Он бы и сам себе не поверил. Три дня это ведь не много, сколько там, если в часы перевести? Семьдесят два. Значит, у него имелось семьдесят два часа на то, чтобы приготовиться.

Рассчитать время - это час. Мысленно проиграть ситуацию и исправить выявленные недочеты - еще два. Соотнести с реальным временем и внести коррективы - еще час. Спать, есть, читать и разговаривать с голосом - все должно быть как обычно - пятьдесят часов. Проверить длину цепи и то, есть ли в аптечке скальпель - двадцать минут. По записям в ежедневнике Ильяса определить дату ближайшего рейда - еще десять.

Все остальное время - молиться. Кому? Зачем? Фома не знал, он произносил знакомые слова, чтобы чем-то себя занять, и параллельно представлял, как это будет… больно или нет? Наверное, больно, но ведь он сумеет преодолеть боль. Он что угодно сделает, лишь бы избавиться от голосов внутри.

И, наконец, момент настал.

Шесть утра, звенит будильник, Ильяс собирается, а Фома из своего угла следит за сборами. Шесть пятнадцать - камрад сотник одет, побрит и готов к ежедневному подвигу во имя Империи. Шесть двадцать - уходит. Семь ровно - под окном рокот моторов, значит, запланированный на сегодня рейд состоится.

Семь пятнадцать - пустой двор и тишина. Фома выждал еще немного, сердце колотилось как сумасшедшее, и это хорошо. Пусть колотиться.

Скальпель холодный и стерильный. Фома, примеряясь, аккуратненько резанул по запястью, вышло не глубоко и почти не больно, красные капли бусинами покатились вниз, на одеяло. Ладно, теперь по-настоящему, и Фома, зажмурившись, со всей силы резанул по руке.

Больно! Гораздо больнее, чем в первый раз. И пальцы моментально онемели, а рукав вымок. Надо вторую тоже, так надежнее. И Фома, сжав скользкое лезвие непослушными пальцами, поспешно выполнил задуманное. От боли зазвенело в ушах… или это просто звенит, само по себе? Теперь нужно лечь и накрыться одеялом. Если кто-нибудь войдет, то решит, будто Фома отдохнуть прилег… а на самом деле…

Ильяс вернется, а его нет. Вернее, есть, но уже там, где не поймать.

Смешно.

– Дурак, - прошелестел в голове Голос.
– Все-таки решился. Умрешь ведь. Уже умираешь, чувствуешь, как тебе не хочется умирать? Давай, брось эти глупости и зови на помощь. Немедленно!

– Иди ты в задницу, - ответил Фома голосам и закрыл глаза. А смерть все не наступала, только с каждой минутой звон в голове усиливался, да и холоднее становилось… Коннован говорила, что без крови холодно и была права.

– Ох дурак.
– Сказал голос, на этот раз не в голове, а рядом. Знакомый голос. Враждебный голос. Чтобы не слышать его, Фома зажмурился. А потом подумал, что это нелогично.

– Что же ты наделал, а? Открой глаза… Фома, пожалуйста, открой глаза. Скажи, зачем?

Фома почувствовал, что его подняли и куда-то понесли, наверное, в медчасть. Плохо. Там ему не позволят умереть, а значит, план провалился.