Книга цены
Шрифт:
И снова больно. Шкуру спустит… обещал… давно… теперь исполняет. Медленно. Ненавижу. Умираю.
– Вот так… пригодятся еще, ты же не против? Я должен тебя оставить, - он наклоняется к самому уху и шепчет.
– Я должен тебя убить. Я не хочу, но они так говорят. Если я тебя не убью, ты сделаешь мне больно. А я боюсь боли, но это секрет, понимаешь?
Не понимаю… ничего не понимаю… трава… белые капли… больно… трава исчезает - он снова перевернул меня на спину, теперь вверху темное-темное небо и звезды. Они тоже похожи на белые капли. Много
Желтая звезда означает дождь.
– Эй, ты вообще меня слышишь? Ты должна слушать… быть послушной. Если бы ты была послушной, мне бы не пришлось тебя убивать, но ты плохая девочка, Коннован. Очень плохая.
А луна тоненькая, как ниточка… та ниточка, которая связывает меня с Рубеусом, умерла, я не слышу его, а он не слышит меня.
Он ведь обещал, что мне больше не будет больно, так почему же?
– Не плачь, не надо плакать, скоро все закончится, скоро рассвет… жаль, что я не увижу, как это будет. Солнце, оно злое, зато красивое. Ты не думай, я помню, как оно выглядит, и ты скоро вспомнишь.
Белый след падающей звезды - белый шрам на темном брюхе неба. Нужно загадать желание…
Пусть Серб умрет. Долго, мучительно, чтобы болью за боль…
– Извини, - говорит он.
– Пожалуйста, прости меня, это все голоса, это не я. Я не виноват, что так получилось, мне и в самом деле хотелось любить тебя.
В его руках сабля, моя сабля, длинное лезвие слабо поблескивает…
– Прости.
Резкий взмах и… боль почти уходит. Я падаю. Интересно, можно ли провалиться ниже земли.
Наверное.
Здесь темно.
Глава 4.
Фома
Небо светлое до белизны и мелкие клочья облаков почти неразличимы глазу. Зато солнце нестерпимо яркое, дышит на землю жаром. Сухая трава шуршит, хотя ветра нет. Единственное дерево почти не отбрасывает тени, серые корявые ветви простираются в стороны, подобно паучьим лапам, а мелкие желтоватые листья жмутся к растрескавшейся коре.
Дерево мертво, но людям сойдет и мертвое.
– Суд признает обвиняемого виновным в преступлениях против людей, совершенных добровольно и сознательно. Суд приговаривает обвиняемого к смерти через повешение.
Корявые фразы преисполнены патетики, но людям нравится. Фоме же все происходящее отвратительно, но его не слушают, его считают кем-то вроде сумасшедшего, оттого сочувствуют, но… не слушают.
Ильяс стоит спокойно, даже улыбается, хотя, наверное, сложно улыбаться с петлей на шее. Второй конец веревки перекинут через толстый сук дерева и приторочен к седлу. Рослый черный жеребец пытается дотянуться до сухой травы, ему нет дела до людей, но сейчас речь закончат и кто-нибудь - роль палача, скорее всего, уже определена - сядет в седло, возьмется за плеть и…
Фома не хотел смотреть на это, но и уйти не мог. Уйти - значит предать. Ильяс кивает и неловко подымает вверх связанные руки.
Нужно остановить это безумие.
–
– Каждому свое, а этому - веревка, по справедливости.
Фома не знает, как зовут этого человека, он вообще никого здесь не знает, вот только Ильяса, но того сейчас повесят.
– Они нас там мордовали, а мы их туточки… по справедливости. Гляди, ишь ухмыляется-то, храбрый… - Человек поскреб бороду.
– Хорошо… трусов вешать неприятно, был тут не так давно один из этих, из внутренних дел, так все кричал, что суд наш незаконный, потому как по закону если, то он прав, а мы - преступники.
Тот, кто зачитывал приговор, вскочил в седло и резко впечатал сапоги в круглые конские бока, жеребец, недовольно взвизгнув, взял в галоп и… Фома закрыл глаза. Пусть это тоже вроде как предательство, но он не в состоянии смотреть казнь. Он не хочет видеть Ильяса мертвым.
– Ишь как дергается… ну если сразу шея не сломалась, то долго подыхать станет, - продолжал бормотать над ухом незнакомый бородач.
– А так ему и надо, так по справедливости…
Этой же ночью - дождаться утра не получилось - Фома вколол последнюю ампулу. Светло-золотое облако затопило разум, сглаживая боль, утешая, успокаивая… облако его понимало, только облако и никто больше.
Плохо. До чего же плохо. Солнце яркое, а вода горькая. Все пьют, а Фома не может. Фома ненавидит людей вокруг за то, что они ходят, разговаривают, едят, пьют, веселятся, черт побери. А с чего веселится, когда настолько плохо? Его корежит, выворачивает наизнанку. А все потому, что ампул больше нет.
Нет и все. Закончились. И облака закончились. Облака закрыли бы солнце, и Фоме стало легче. А все из-за Ильяса, ну почему он захватил всего пять ампул? Нарочно. Он хотел, чтобы Фома умер, но не сразу…
– Потерпи, это пройдет, - присутствие Голоса причиняло дополнительные страдания, поэтому Голос Фома тоже ненавидел.
Умереть, умереть… когда-то же хватило сил, когда-то же он сумел, ну почти сумел, уйти. Так почему же сейчас не попытается? Никто не станет мешать, никто вообще не обратит внимания на то, что такого человека, как Фома, не стало. Свободные люди заняты другими проблемами, они решают, куда идти дальше. Януш настаивает на Проклятых землях, а остальные боятся. Но Януш убедит, он же генерал.. три желтые полосы на погонах… серо-голубые глаза и дружеское внимание. Януш выслушал его в тот раз, а сейчас отмахнулся.
– Ты ему просто больше не интересен, - отмечает Голос.
– Он узнал все, что хотел.
– Уйди!
– Фома зажал уши руками, голова раскалывалась, расползалась, что-то серое стекало по рукам, он чувствовал, хотя остальные утверждали, что ничего не видят. Врут. Все вокруг врут. Голос не врет, он единственный, кто всегда говорил правду. Но от Голоса голова вытекает сквозь пальцы…
– Это всего лишь галлюцинации. Пройдет. Тяжело лишь в первые дни.
Тяжело. Очень тяжело.
– Терпи.