Книга Черепов
Шрифт:
Оставив одежду на берегу, мы пошли по шатким плоским камням к самой глубокой части потока; первым Карл, потом Джим, а за ними и я. Мы прыгнули в воду, поплескались минут двадцать, а затем вышли и сели на берегу, чтобы просохнуть, поскольку полотенец у нас не было. Для меня это ощущение было в новинку: сидеть голым среди голых людей, когда вода не скрывает тела. И мы смотрели друг на друга. Карл, который был на год старше нас с Джимом, уже начал развиваться, яйца у него были побольше, и темные волосы уже проглядывали — у меня тоже имелось немного волос, но, поскольку я был светлым, их не было видно — а он гордился тем, что имел, и лежал вверх животом, выставив на обозрение свое хозяйство. Я поймал его взгляд, направленный на меня, и попытался представить, о чем он думает. Может быть, критически разглядывает мой конец, потому что он такой маленький, в то время как у него самого вполне мужской член? Но, как бы там ни было, хорошо лежать на солнце, прогревающем теплом кожу, подсушивающем ее, покрывая загаром бледный пах. А потом вдруг Джим взвизгнул, с хлопком сомкнул колени и прикрылся рукой. Я оглянулся и увидел Сисси Мэдден, которой, как я думаю, было тогда лет шестнадцать-семнадцать. Она выехала прогулять лошадь.
Мы вскочили на ноги — Карл, я, Джим, один, другой, третий — и помчались как дикари, зигзагами, все в разные стороны, отчаянно пытаясь спрятаться в такое место, где Сисси Мэдден не видела бы нашу наготу. Я вспоминаю эту острую потребность, необходимость укрыться от ее взгляда. Но прятаться было почти негде. Единственные деревья находились позади нас, ниже той заводи, где мы плавали, но Сисси именно там и была. А впереди росли лишь низкие кусты и высокая трава, но недостаточно высокая. Мы ничего не соображали. Я пробежал сто, двести ярдов, поранил себе ноги, мчался изо всех сил, а моя маленькая пиписка хлопалась о бедра — я никогда еще не бегал голым, и теперь начал понимать, насколько это неудобно — и наконец бросился лицом в траву, свернувшись клубочком, спрятавшись, как устрица. Стыдно было невыносимо. В такой скрюченной позе я оставался минут пятнадцать, пока не услышал голоса и не понял, что Карл с Джимом меня ищут. Я осторожно поднялся на ноги. Они уже оделись, а Сисси не было видно. Мне пришлось возвращаться голым обратно к ручью за своей одеждой — казалось, я прошел несколько миль, и мне было стыдно даже рядом с ними, уже одетыми, в то время как на мне еще ничего не было. Я повернулся к ним спиной, чтобы одеться. Через четыре дня я увидел в кинотеатре Сисси Мэдден, болтавшую в фойе с Джо Фолкнером. Она мне ухмыльнулась и подмигнула, а мне захотелось сквозь землю провалиться. Сисси Мэдден видела мою штуку, сказал я себе, и эти пять слов прокручивались у меня в голове миллион раз во время фильма, и я не замечал даже, что происходило на экране.
Но тот стыд, который я ощутил в одиннадцать лет, это смятение из-за полусформировавшегося пениса скоро прошли. Я подрастал, развивался физически, и у меня больше не было причин стыдиться своего тела. Я помню не одно купание голышом, и никогда я больше не волновался насчет плавок. Иногда с нами ходили даже девчонки, целая компания, четыре девчонки и пять парней, и мы деликатно разоблачались за разными деревьями, девчонки там, ребята здесь, но потом все одновременно бешено мчались к ручью, тряслись и болтались наши принадлежности и их сиськи. А в воде, когда все прыгали вокруг, очень хорошо было видно. Лет в тринадцать-четырнадцать, мы иногда уже спаривались в первых неуклюжих опытах совокупления. Я вспоминаю, что так и не мог преодолеть своего изумления по поводу того, что девичьи тела выглядят так, как они выглядят, что у них пусто в нижней части живота, что там ничего нет. И бедра у них шире наших, и ягодицы больше и мягче, как округлые розовые подушки. И сколько бы я ни купался голышом, уже став подростком, я всегда вспоминал, как купался с Карлом и Джимом, а Сисси Мэдден смеялась над моей дурацкой стыдливостью. Особенно в тот раз, когда с нами пошла Билли Мэдден: она была нашего возраста, но очень напоминала свою старшую сестру. Стоя голым рядом с Билли на краю ручья, глядя на веснушки, спускающиеся во впадину между ее полными грудями, на глубокие ямочки на ее обширном заду, я каким-то образом ощутил, что весь стыд той встречи с Сисси теперь отменяется, что сама нагота Билли сравняла счет между мной и девчонками Мэдденов, что все это уже не имеет никакого значения.
Думая обо всем этом, дергая сорняки на грядке с перцем, в то время как мою голую задницу пригревало восходящее солнце, я обратил внимание и на то, что в глубоких закоулках моей памяти ворочаются другие воспоминания, события давних времен, темные и неприятные, полузабытые, о которых не хотелось вспоминать. Целый клубок воспоминаний. О том, как я был голым в другие дни, с другими людьми. Мальчишеские игры, часть из которых вовсе не были невинными. Непрошеные образы ревущим потоком весеннего половодья нахлынули из моего прошлого. Я застыл на месте, меня обдавали волны страха, мышцы напрягались, тело лоснилось от пота. И нечто постыдное произошло со мной. Я ощутил знакомую пульсацию внизу, почувствовал, как он начинает твердеть и подниматься. Я взглянул туда: да, да, так и есть, встает. Я чуть не умер. Мне хотелось броситься лицом на землю. Это было, как в тот раз, когда Сисси Мэдден увидела нас во время купания, когда мне пришлось голым возвращаться к ручью, с уже одетым Карлом и Джимом и впервые ощутил по-настоящему, каково быть голым и охваченным стыдом среди тех, кто в одежде. И снова это повторяется: Нед, Эли, Тимоти, все братья в шортах, а на мне ничего, но мне было все равно, пока вдруг это не началось, и я не почувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение, как по телевидению. Они все будут смотреть на меня, увидят, что я возбудился, будут гадать, что привело меня в это состояние, какие грязные мысли бродят в моей голове.
Куда мне спрятаться? Как прикрыться? Видит ли меня кто-нибудь из них?
Похоже, никто пока не видит. Эли и братья далеко вдоль ряда. Лениво двигающийся Тимоти остался позади. Близко только Нед, футах в пятнадцати за мной. Поскольку я стою к нему спиной, мой срам скрыт от него. Я уже чувствовал, что у меня начинает опускаться: еще немного, и я вернусь в нормальное состояние и смогу как ни в чем не бывало пройти вдоль рядка к тому дереву, где висели шорты. Да. Опустился. Все в порядке. Я повернулся.
Нед, застигнутый врасплох, дернулся, чуть не подскочил, когда я встретился с ним взглядом. Лицо его стало малиновым. Он отвел глаза. И я понял. Мне не надо было смотреть на выпуклость на его шортах, чтобы догадаться, о чем он думал. Минут на пятнадцать или двадцать он отдался полету фантазии, разглядывая мое тело, созерцая мои ягодицы, время от времени выхватывая взглядом и другие прелести. Лелея свои игривые
31. ЭЛИ
Медитация, по моему убеждению, — стержень всей процедуры. Способность обратиться внутрь себя. Тебе совершенно необходимо делать это, если ты хочешь хоть чего-нибудь добиться. Остальное — упражнения, диета, омовения, полевые работы — все просто набор методов для достижения самодисциплины, для доведения норовистого его до уровня контроля, от которого зависит реальное долгожительство. Конечно, если хочешь прожить долго, то тебе помогут многочисленные упражнения, поддержание тела в форме, отказ от нездоровой пищи и т. д. и т. п. Но я считаю ошибкой уделять слишком много внимания этим аспектам повседневной жизни Братства. Гигиена и упражнения могли бы посодействовать увеличению средней продолжительности жизни лет до восьмидесяти — восьмидесяти пяти, но если ты хочешь прожить восемьсот или восемьсот пятьдесят, требуется нечто более необыкновенное. (Или восемь тысяч пятьсот? Восемьдесят пять тысяч?) Требуется полный контроль над функциями организма. И ключ к этому — медитация.
На данном этапе они делают упор на развитие внутренней готовности. Нужно, например, смотреть на заходящее солнце и переводить его тепло и силу в различные части организма — сначала в сердце, потом а детородные органы, в легкие, в селезенку и тому подобное. Я утверждаю, что их интересует не солнечное излучение — это просто метафора, символ — во, скорее всего, стремление сделать так, чтобы мы научились входить в контакт со своим сердцем, детородными органами, селезенкой, чтобы в случае каких-то осложнений в этих органах мы могли бы направить к ним свои душевные силы и сделать все необходимое. И эта возня с черепами, с которыми связана большая часть медитации — уверен еще одна метафора, предназначенная для того, чтобы обеспечить нас подходящим центром концентрации. Так, чтобы мы могли запечатлеть образ черепа и воспользоваться им в качестве опоры для прыжка внутрь себя. Любой другой символ сработал бы, наверное, не хуже: подсолнечник, гроздь желудей, клевер с четырьмя листьями. Стоит только создать подходящее психическое обрамление, и сгодится все что угодно. Просто так получилось, что Братство остановилось на символике черепа. Это не так уж и плохо, если разобраться: в черепе есть некая тайна, романтика, какое-то чудо. И вот мы сидим и смотрим на маленький нефритовый медальон-череп брата Энтони, и нам сказано совершать разнообразные метафорические погружения, связанные с отношением смерти к жизни, но на самом деле от нас хотят, чтобы мы научились сосредотачивать всю нашу душевную энергию на единственном объекте. Овладев сосредоточением, мы сможем применять этот вновь приобретенный навык в целях вечного самовосстановления. Вот и весь секрет. Снадобья для продления жизни, здоровая пища, культ солнечного света, молитва и тому подобное — вещи второстепенные; медитация — все. На мой взгляд, это напоминает разновидность йоги, хотя, если Братство имеет столь древнее происхождение, как на то намекает брат Миклош, тогда, пожалуй, точнее будет сказать, что йога является одним из ответвлений культа Дома Черепов.
Нам предстоит долгий путь. Пока проходят предварительные этапы серии подготовительной процедуры, которую братья называют Испытанием. Впереди, как я подозреваю, нас ждет нечто, в значительной степени психологическое или даже психоаналитическое: очищение души от избыточного багажа. Часть этого — неприятное дело Девятого Таинства. До сих пор не знаю, как толковать данное место в «Книге Черепов»: буквально или в переносном, метафорическом смысле. Но я уверен, что в любом случае это связано с изгнанием дурных чувств из Вместилища: мы убиваем одного из козлов отпущения, убиваем по-настоящему или еще как-то, а другой козел отпущения самоустраняется, на самом деле или как-нибудь иначе. Общий же результат таков, что в итоге остаются два новоиспеченных брата, лишенные того трепета перед смертью, который несла в себе дефективная пара.
Кроме очищения группы в целом, мы должны очиститься внутри себя. Вчера вечером после ужина ко мне зашел брат Ксавьер, и я предполагаю, что заходил он и ко всем остальным; он сказал мне, чтобы я приготовился к обряду исповеди. Брат попросил вспомнить всю жизнь, обратив особое внимание на случаи, связанные с виной и стыдом, и быть готовым детально обсудить эти эпизоды, если от меня того потребуют. Как я догадываюсь, вскоре будет организовано что-то вроде группового обсуждения с братом Ксавьером во главе. Внушительный вид у этого человека. Серые глаза, тонкие губы, точеное лицо. Подступиться к нему, что к гранитной глыбе. Когда он проходит по коридорам, мне представляются звуки мрачной надрывной музыки. Идет Великий Инквизитор! Да. Брат Ксавьер — Великий Инквизитор. Ночь и холод, туман и боль. Когда начнется эта Инквизиция? Что я скажу? Какие из своих прегрешений я возложу на алтарь?