Книга для ПРОчтения
Шрифт:
— Да уж, не Сидорова, — вздохнет четвертый.
— А что Сидорова? — тут же встрепенется пятый.
— А у Сидоровой чистота, и дети писать умеют, — ответит пятому шестой. — И печатными, и прописью, и, кажется, владеют языками.
— Наши дети тоже владеют языками! — встанет в позу седьмой. — Причем без всякой муштры! Я сам слышал, как она говорила: «И откуда ты только знаешь все эти слова?» И между прочим, счастье не в языках.
— И не в мытье полов, — отзовется восьмой. — Пускай у нас липкий пол и жирная раковина, пускай у нас черная духовка и окна в потеках никотина, пускай, наконец, из мусорного ведра так воняет, что хочется
— Кстати, о душе. Третьего дня тек-с, — ехидно заметит девятый. — Я, конечно, ничего не хочу этим сказать… А под раковиной тряпка. Гнилая.
— Гнилая — это не годится, — возмутится десятый. — Так можно и грибок заработать!
— Да и вообще, — скажет одиннадцатый, — странно это: пить кофе, когда у вас дети слова приносят.
— О да, во время моей молодости это называлось разгильдяйством, — заметит двенадцатый. — И разгильдяйство — это мягко сказано. Непростительная халатность, недопустимая небрежность, возмутительное попустит…
— Да что вы с ней церемонитесь, право слово! — перебьет его тринадцатый. — Милочка, я к вам обращаюсь. Да-да, к вам, не делайте вид, что вы меня не слышите! Вы неряха, милочка. Самая настоящая неряха!
— И как это я сразу не заметил? — поразится первый. — Другие дом моют, а она кофий хлебает. Ишь как ложкой звенит!
— Да что ты хочешь, она же у нас творческая, — презрительно фыркнет второй.
— Точно-точно. У нас как только неряха, так сразу же творческим прикидывается. А нет бы кастрюлю вымыть. И вот клеенку еще протереть…
— А холодильник? Это же форменный беспредел. Катя, опомнитесь!
— Не надо на нее кричать, — вновь ввяжется в беседу тринадцатый. — Она на самом деле хорошая девочка и все прекрасно понимает. Сейчас она возьмет вон ту голубенькую тряпочку, плеснет на нее из вон той беленькой бутылочки и перемоет всю посудку. Да и пол бы неплохо, и кафель… Тяжело, понимаю. А зато как потом на чистенькой кухне хорошо, как прекрасно. Правда же, Катерина? Катеринааааа, ау-у-у-у-у!
Вопрос на сто рублей: как вы думаете, допью ли я свой кофе?
Неправильно, допью. Но оргазма не будет: распитие кофе несовместимо с убийствами зеленых человечков. В качестве послевкусия — тринадцать маленьких трупиков и огромное чувство вины, которым не замедлят воспользоваться оставшиеся 99 тысяч 987 улучшителей (как вы помните, у меня их сто тысяч или что-то около того).
А еще добавилась тоска. Тоска всезнающая и снисходительная, такая же, как бывает у заводчика черепахи, созерцающего, как его любимица гадит капустными листьями, пачкая дно коробки. Но это как раз таки детское качество, и скорее всего оно пройдет. Во всяком случае, мне хотелось бы в это верить.
Про свинью
Маленький Ф. прекрасно осведомлен о деньгах и их роли в жизни младенчества. Он не вполне уверен в том, что сейчас весна, и не знает, почему идет дождь, но в финансовых вопросах не теряется: глыбина. Третьего дня спросила у него про велосипед. Дескать, какой велик ты хочешь, отрок, с бибикалкой али без?
— Желтый исипет за стот рублей, — тут же ответил мне Фасолик.
— Сколько-сколько рублей? — удивилась я.
— Стот! — оживилось дитя
Неделю спустя, отсчитывая «стотни» в магазине, я вспомнила наш разговор. Нет, все-таки я такой не была. Во всяком случае, в его возрасте.
Денежные демоны завелись во мне только к девяти годам. До девяти лет все мои финансовые операции сводились к скупке календарей, изображавших унылые улицы городов-героев. Календарики приобретались в отделении почты, расположенном прямо по пути из школы, и стоили какой-то пустяк. Я покупала их так же, как старушки покупают валокордин: с унылым безразличием человека, который знает, что его уже ничего не спасет, но, впрочем, надеется на лучшее. Когда мне перепадала хоть сколько-нибудь значительная сумма вроде полутора рублей, я тут же начинала ею тяготиться и искать варианты достойного вложения капиталов. Надо сказать, за истекшие годы механизм траты «шальных денег» не претерпел никаких изменений: нужно как можно активнее побегать утром, Чтобы как можно горше поплакать вечером. Очень хорошо помню, как однажды мама отстегнула мне трешник от премии со словами «Купи себе что-нибудь хорошенькое». Уже через час я была на почте с горящим взором, трепетным сердцем и мятой купюрой в кулаке.
— Календарики? — улыбнулась мне продавщица. — Есть Одесса, Керчь и вот Севастополь вчера привезли.
— Нет, Севастополя не надо, — ответила я ей с интонацией английского лорда, которому предложили позавтракать дохлой крысой. — У вас вот тут открытки есть с певцами…
Довольно скоро выяснилось, что открытки в цене и популярны. В цене потому, что двадцать пять копеек за штуку, а популярны оттого, что из всех певцов осталась только Анне Вески.
— И Цой был, и Шатунов, — жаловалась мне продавщица. — Но разобрали. Может быть, все-таки Севастополь? Он и дешевле…
— Дешево не значит хорошо, — объяснила ей я. — Давайте десять Вески! Ну и Севастополь… Чего уж там, пусть будет!
По правде говоря, что сейчас, что семнадцать лет назад, я имела довольно смутное представление о певице Вески и в ее репертуаре плавала безнадежно. Единственный факт, хоть сколько-нибудь приближающий меня к творчеству данной эстрадной исполнительницы, был весьма и весьма неприличен. Как-то раз, когда телевизионный диктор объявил фамилию звезды, дедушка осклабился и что-то пробурчал себе под нос в расчете на то, что его никто не услышит. Дедушка ошибался. «Вески — от письки обрезки» не просто ворвалось в мой юный ум, но и некоторым образом утвердилось в извилинах. Я бы вам об этом и не рассказала, но придется, из песни слов не выкинешь. О да! Уже через два часа, разглядывая десять совершенно одинаковых рыбьих физиономий, я чувствовала себя обладателем обрезков от письки по цене три рубля за килограмм.
Ожидавшая увидеть «что-нибудь хорошенькое» мама была расстроена не меньше моего.
— Что это за нелепая женщина? — спросила у меня она.
— Певица Анне Вески в концертных костюмах, — печально сказала я, перебирая открытки.
— А почему так дорого? — изумилась мама. — И зачем тебе сразу десять Вески?
— Не знаю, — честно ответила я. — Так как-то вдруг получилось, что сразу десять… Как тебе кажется, она красивая?
— Мне кажется, что ты дурища, — грустно сказала мама. — А еще мне кажется, что если ты вот прямо сейчас вернешься в магазин, то открытки возьмут назад.