Книга Джунглей. Самая полная история Маугли
Шрифт:
Балу прижал лапы к ушам и со стоном покачивался взад и вперед.
– Во всяком случае, некоторое время тому назад он правильно сказал мне их, – нетерпеливо заметила Багира. – Балу, у тебя нет ни памяти, ни чувства собственного достоинства. Что подумали бы джунгли, если бы я, черная пантера, свернулась, как дикобраз Икки, и принялась выть?
– Какое мне дело до того, что обо мне думают в джунглях? Может быть, он уже умер.
– Если только обезьяны не бросят его ради потехи или не убьют из лености, я не опасаюсь за человеческого детеныша. Он умен, хорошо обучен, главное же, все
– Как я глуп! О, толстый, бурый, вырывающий корни, дурак! – внезапно распрямляясь, сказал Балу. – Правду говорит дикий слон Хати: «На каждого свой страх». Бандарлог боится питона скал Каа. Он не хуже их поднимается на деревья и ночью крадет молодых обезьян. При звуке его имени, хотя бы произнесенном шепотом, у них холодеют хвосты. Идем к Каа.
– Ну что он сделает для нас? Он безногий, значит, не принадлежит к нашему племени, и у него такие дурные глаза, – сказала Багира.
– Он очень стар и очень хитер, главное же, постоянно голоден, – ответил Балу. – Обещай дать ему несколько коз.
– Насытившийся Каа спит целый месяц. Может быть, питон и теперь спит, но даже если и не спит, так он, пожалуй, сам захочет убить для себя козу – Плохо знавшая Каа Багира, понятно, сомневалась.
– В таком случае, мы с тобой, старая охотница, заставим его послушаться нас.
Тут Балу потерся своим побелевшим бурым плечом о пантеру, и они вместе отправились отыскивать Каа, питона скал.
Они застали его на скалистой, нагретой солнцем площадке; растянувшись, он любовался своей прекрасной новой кожей. Последние десять дней питон провел в уединении, так как менял кожу и теперь был великолепен. Каа вытягивал свою огромную голову с тупым носом, изгибал свое тридцатифутовое тело, свивался в фантастические узлы и кольца, в то же время облизывая губы при мысли о будущем обеде.
– Он еще не ел, – сказал Балу и, увидав красивую, покрытую прекрасными коричневыми пятнами новую желтую одежду змеи, проворчал: – Осторожнее, Багира. После перемены кожи он подслеповат и спешит наносить удары.
Каа не был ядовит; он даже презирал ядовитых змей, считая их трусами; вся сила питона зависела от его величины, и когда он охватывал своими огромными кольцами какое-нибудь создание, для того наступал конец.
– Хорошей охоты, – закричал Балу, оседая на задние лапы.
Как все змеи этого рода, Каа был глуховат: он не сразу услышал приветствие медведя и на всякий случай свернулся, опустив голову.
– Хорошей охоты всем нам, – ответил питон. – Ого, Балу, что ты здесь делаешь? Хорошей охоты, Багира! По крайней мере, одному из нас нужна пища. Слышно ли что-нибудь о дичи поблизости? Нет ли молодого олененка или хотя бы молодого козла? Внутри меня пусто, как в сухом колодце.
– Мы охотимся, – небрежно заметил Балу. Медведь знал, что Каа не следует торопить: он слишком велик.
– Позвольте мне отправиться с вами, – сказал Каа. – Одной добычей больше или меньше, не важно для тебя, Багира, или для тебя, Балу. Мне же приходится несколько дней подряд
– Может быть, это зависит от твоей тяжести, – сказал Балу.
– Да, я длинен, достаточно длинен, – с оттенком гордости ответил Каа. – Однако молодые деревья действительно хрупки, ломки. Недавно на охоте я чуть не упал; да, чуть не упал, скользя вниз и не обвив достаточно крепко хвостом дерево; этот шум разбудил обезьян, и они стали бранить меня самыми скверными словами.
– Безногий, желтый дождевой червь, – прошептала Багира, как бы стараясь вспомнить что-то.
– Сссс! Они называли меня так? – спросил Каа.
– Во время прошлой луны обезьяны кричали нам что-то в этом роде, но ведь мы не замечаем их. Пусть они говорят, что им угодно, даже будто ты потерял все зубы и боишься каждого существа крупнее козленка, так как (Бандарлог совершенно бессовестное племя!) тебя устрашают рога козла, – сладким голосом заметила Багира.
Надо сказать, что змея, в особенности осторожный старый питон, редко выказывает гнев; тем не менее Балу и Багира заметили, что глотательные мышцы по обеим сторонам горла Каа сморщились и вздулись.
– Обезьяны переменили место своей стоянки, – спокойно сказал питон. – Когда сегодня я выполз на солнце, до меня донеслось их гуканье в вершинах деревьев.
– Теперь мы идем вслед за Бандарлогом, – проговорил Балу, но слова застряли у него в горле; ведь он не помнил, чтобы кто-нибудь в джунглях сознавался, что его интересуют поступки обезьян.
– Без сомнения, немаловажное обстоятельство заставляет двоих таких охотников – вожаков у себя в джунглях – идти по следу Бандарлога, – вежливо ответил Каа, весь надуваясь от любопытства.
– В сущности, – начал Балу, – я просто старый, порой очень неумный, преподаватель Закона сионийским волчатам, а Багира…
– Багира и есть Багира, – перебила его черная пантера, и, щелкнув зубами, закрыла рот; она считала смирение вещью ненужной.
– Вот в чем дело, Каа. Эти воры орехов и подбиратели пальмовых листьев украли нашего человеческого детеныша, о котором ты, вероятно, слышал.
– Икки (длинные иглы на его спине делают это существо самонадеянным) болтал, будто человек был принят в волчью стаю, но я не поверил ему. Икки вечно повторяет то, о чем он слышал вполуха, и повторяет очень плохо.
– Но он сказал правду. Никогда в мире не было такого человеческого детеныша, – проговорил Балу. – Он самый лучший, самый умный, самый смелый из человеческих детенышей; это мой ученик, который прославит имя Балу во всех джунглях; кроме того, я… мы… любим его, Каа.
– Тсс! Тсс! – сказал Каа, покачивая головой из стороны в сторону. – Я тоже когда-то знал, что значит любовь. Я мог бы рассказать вам историю, которую…
– Которую мы хорошо оценим, только когда, сытые, будем отдыхать в светлую ночь, слушая тебя, – быстро перебила его Багира. – Теперь же наш человеческий детеныш в руках Бандарлога, а мы знаем, что Обезьяний Народ боится одного Каа.