Книга Джунглей. Самая полная история Маугли

Киплинг Редьярд Джозеф

– Надо сознаться, что я многое узнала в эту ночь, – заметила полковая лошадь. – Скажите, джентльмены разборных пушек, чувствуете ли вы наклонность щипать траву, когда в вас стреляют из крупных орудий, а позади вас шагает Двухвостка?

– Мы так же мало склонны есть в это время, как садиться, позволять людям стрелять через нас или кидаться в толпу солдат, вооруженных ножами. Я никогда не слыхивал ничего подобного. Горная площадка, хорошо уравновешенный груз, погонщик, который, я знаю, позволит мне выбирать дорогу – и я к вашим услугам;

но все остальное – нет! – сказал Билли.

– Понятно, – протянула полковая лошадь, – не все устроены одинаковым образом, и я вполне ясно вижу, что, благодаря вашему происхождению с отцовской стороны, вы не в силах понимать многое.

– Прошу не касаться моего рода с отцовской стороны, – сердито возразил Билли; (ни один мул не любит напоминания о том, что его отцом был осел). – Мой отец был джентльмен с Юга, и он мог сбить с ног, искусать и разорвать ногами в клочья любую лошадь, попавшуюся на его пути. Помни ты, большой коричневый Брембай!

Брембай значит дикая невоспитанная лошадь. Представьте себе чувство скакуна, которого ломовая лошадь назовет «клячей», и вы поймете, что испытал австралийский полковой конь. Я видел, как в темноте блеснули его белки.

– Слушай ты, сын привозного с Малаги осла, – сказал он сквозь зубы. – Знай, что с материнской стороны я в родстве с Кербайном, который выиграл мельбурнский кубок. Там, откуда я, мы не привыкли, чтобы нами управляли плохо подкованные мулы с языком попугая, с глупой головой и служащие в батарее духовых пушек, стреляющих горохом. Ты готов?

– Поднимайся, – взвизгнул Билли.

Они оба стали друг против друга на дыбы, и я ждал, что начнется ожесточенный бой, но вдруг из темноты справа послышался горловой раскатистый голос:

– Из-за чего вы деретесь тут, дети? Успокойтесь. Оба животных, фыркнув с досадой, опустились на ноги, потому что ни лошади, ни мулы терпеть не могут голоса слона

– Это Двухвостка, – сказала полковая лошадь. – Я не выношу его. По хвосту с каждого конца! Противно!

– Я испытываю то же самое, – сказал Билли, подходя поближе к полковой лощади. – В некоторых отношениях мы с тобой походим друг на друга

– Я думаю, мы унаследовали это сходство от наших матерей, – заметила полковая лошадь. – Не стоит ссориться. Эй ты, Двухвостка, ты привязан?

– Да, – ответил Двухвостка и засмеялся во весь свой хобот. – Меня загородили на ночь, и я слышал все, что вы говорили. Но не бойтесь: я не перешагну изгороди.

Волы и верблюд тихонько сказали:

– Бояться Двухвостки? Что за вздор.

И волы прибавили:

– Нам жаль, что ты слышал, но мы говорили правду. Двухвостка, почему ты боишься пушек, когда они стреляют?

– Ну, – сказал Двухвостка, потирая одну заднюю ногу о другую совершенно так, как это делает маленький мальчик, декламируя поэму, – я не знаю, поймете ли вы меня.

– Мы многого не понимаем, но нам приходится возить пушки, – ответили волы.

– Я это знаю, знаю также, что вы гораздо смелее, чем

сами думаете. Я – другое дело. Капитан моей батареи на днях назвал меня «толстокожим анахронизмом».

– Это еще новый способ вести сражение? – спросил Билли, который уже оправился.

– Ты не понимаешь, что это значит, но я понимаю. Это значит «между и посреди», и это мое место. Когда снаряд взрывается, я своими мозгами понимаю, что произойдет после взрыва; вы же, волы, не понимаете мозгами.

– Я понимаю, – сказала полковая лошадь. – По крайней мере, отчасти, но стараюсь не думать о том, что понимаю.

– Я понимаю больше тебя и думаю об этом. Я знаю, что мне следует заботиться о себе, я так велик; известно мне также, что когда я бываю болен, никто не умеет лечить меня; люди могут только прекратить выдачу жалованья моему погонщику, пока я не поправлюсь, а моему погонщику я не могу доверять.

– Ага, – заметила полковая лошадь, – вот и объяснение! Я доверяю Дику.

– Ты можешь посадить целый полк таких Диков на мою спину, а я все-таки от этого не буду чувствовать себя лучше. У меня достаточно знаний, чтобы тревожиться и слишком мало их, чтобы, несмотря на тревогу, идти вперед.

– Мы тебя не понимаем, – сказали волы.

– Да, не понимаете, а потому я и не говорю с вами. Вы не знаете, что такое кровь.

– Знаем, – возразили волы. – Это красное вещество; оно впитывается в землю и пахнет.

Полковая лошадь брыкнула, подпрыгнула и фыркнула.

– Не говорите о ней, – сказала она. – Думая о крови, я чувствую ее запах, а запах этот вселяет в меня желание бежать прочь… когда на моей спине нет Дика.

– Да ведь ее же нет здесь, – сказали в один голос верблюд и волы. – Почему ты такая глупая?

– Это противное вещество, – сказал Вилли. – У меня нет желания броситься бежать, но я не хочу разговаривать о крови.

– Вот, вот. На этом вам следует остановиться, – сказал Двухвостка, в виде пояснения помахивая хвостом.

– Конечно. Мы и так простояли здесь всю ночь, – согласились с ним волы.

Двухвостка нетерпеливо стукнул о землю своей ногой, и железное кольцо на ней зазвенело.

– Ах, о чем с вами говорить. Вы ничего не видите мозгом.

– Нет, мы только видим нашими четырьмя глазами, – сказали волы, – но видим решительно все, что нам встречается.

– Если бы мне приходилось только смотреть и ничего больше, вас не заставляли бы возить крупные орудия. А если бы я походил на моего капитана (он видит мозгом многое до начала стрельбы и весь дрожит, но не убегает), так вот, если бы я походил на него, я мог бы стрелять из пушки. Однако, будь я вполне мудр, я не был бы здесь. Я по-прежнему оставался бы королем леса; половину дня спал бы и купался бы, когда мне вздумается. Теперь же я целый месяц не мог выкупаться как следует.

– Все это прекрасно, – сказал Билли, – и тебе дали странное имя, но ведь длинное название не помогает понимать непонятное.