Книга джунглей

Киплинг Редьярд Джозеф

В этот день был большой парад. Мимо нас двигались полки; одна за другой прокатывались волны шагавших в ногу ружей, вытянутых в одну линию, и наконец наше зрение помутилось. Вот прекрасным кавалерийским галопом в такт песни «Бонни Денди» проехала кавалерия, и сидя в шарабане, Виксон

насторожила одно ухо. Пронёсся второй уланский эскадрон; в его рядах была наша полковая лошадь; она твёрдо держала ритм для всего своего эскадрона, и её ноги скользили с лёгкостью мелодии вальса. Потом проехали крупные орудия, и я увидел Двухвостку и ещё двух слонов, заложенных гуськом в сорокафунтовое осадное орудие; за ними двигалось двадцать пар волов. На седьмой паре лежало новое ярмо, и оба эти вола имели усталый неповоротливый вид. В самом конце появились разборные пушки; Билли-мул держался так, точно он командовал всеми войсками.

Вот опять пошёл дождь, и на несколько минут в воздухе повисла густая дымка; не было видно, что делают войска. Они описали на равнине большой полукруг и стали вытягиваться в одну линию, которая все росла, росла и росла, пока наконец от одного её конца до другого не образовалось пространство в три четверти мили; это была одна прочная стена из людей, лошадей и орудий. И вот она двинулась прямо на вице-короля и эмира; когда стена эта приблизилась, земля задрожала, как палуба парохода при быстрой работе машин.

Если вы не были там, вы не вообразите себе, какое страшное впечатление производит постоянное приближение войск даже на тех зрителей, которые знают, что они видят только парад. Я взглянул на эмира. До этих пор он не выказывал ни тени изумления или какого-либо другого

чувства; теперь же его глаза стали расширяться все больше и больше; он натянул поводья своей лошади и оглянулся. С минуту казалось, что вот-вот он обнажит саблю и прорубит себе дорогу через толпу английских мужчин и женщин, заполнявших экипажи позади него. Движение войск прекратилось; почва успокоилась; вся линия войск салютовала; тридцать оркестров заиграли сразу. Наступил конец парада, и войска под дождём направились к своим лагерям.

И я услышал, как старый, седой, длинноволосый начальник племени из Центральной Азии, приехавший вместе с эмиром, задавал вопросы одному туземному офицеру:

— Скажите, — спросил он, — как могли сделать эту удивительную вещь?

Офицер ответил:

— Было дано приказание, его выполнили.

— Да разве животные так же умны, как люди? — продолжал спрашивать азиат.

— Они слушаются, как люди. Мул, лошадь, слон или вол, каждый повинуется своему погонщику; погонщик — сержанту; сержант — поручику; поручик — капитану; капитан — майору; майор — полковнику; полковник — бригадиру, командующему тремя полками; бригадир — генералу, который склоняется перед приказаниями вице-короля, а вице-король — слуга императрицы. Вот как делается у нас.

— Хорошо, если бы так было и в Афганистане, — сказал старик, — ведь там мы подчиняемся только нашей собственной воле.

— Вот потому-то, — заметил офицер туземцу, покручивая свой ус, — вашему эмиру, которого вы не слушаетесь, приходится являться к нам и получать приказания от нашего вице-короля.