Книга из человеческой кожи [HL]
Шрифт:
Но по какой-то причине гангрена пощадила Марчеллу.
Моя сельская красотка заявила мне:
— Ваша сестра чересчур чиста для того, чтобы гнить. Так говорят на половине слуг.
Она не скоро забудет пощечину, которой я наградил ее после этих слов. А потом я взгромоздил ее на себя и насадил на свою морковку. Слезы ее капали мне на лицо, и именно тогда мне в голову пришла блестящая идея насчет «Слез святой Розы», о которых терпеливый читатель узнает в свое время.
В отличие от Марчеллы, моя собственная плоть оказалась оскорбительно смертной. Раненый палец сначала пожелтел, потом покраснел, а после стал черным. Я скрывал его
Тем временем состояние Марчеллы продолжало улучшаться. Владелец похоронного бюро сначала недоумевал, потом надулся и прекратил свои ежедневные визиты, в отличие от слуг, которые ни на мгновение не оставляли ее одну. Отныне кто-нибудь всегда стоял на страже у ее дверей, днем и ночью, в какое бы время суток я ни подходил к ним.
Сестра Лорета
Епископ Чавес де ла Роза отбыл восвояси, предоставив Арекипу своей судьбе Содома и Гоморры Южной Америки. Меня не опечалил его отъезд. Он не сумел разглядеть единственную чистую душу в монастыре Святой Каталины, что доказывало: он не был благочестивым человеком.
Я единственная прекрасно понимала причины, которые вынудили епископа Чавеса де ла Розу с позором покинуть Арекипу. Так пожелал сам Господь. Теперь я понимала, что Он привел епископа в Арекипу только для того, чтобы просветить меня. Мой Небесный Супруг еще раз продемонстрировал свою любовь ко мне, ибо хотел дать мне знать, что мои видения истинны и безупречны и что в будущем я должна безоговорочно верить им, как простые смертные верят Священному Писанию.
Разумеется, ни одна из моих беззаботных сестер не узнала о моем возвышении: ни одна, за исключением той, которая совсем недавно присоединилась к нам в монастыре. Я сочла, что замысел Божий в том и заключался, чтобы сестра София появилась в монастыре в тот же самый день — 21 октября 1805 года, — когда разрушитель церквей, дьявол в образе человека, Наполеон, потерпел поражение от британских войск на мысе Трафальгар, хотя мы, разумеется, узнали у себя в монастыре об этом благословенном событии лишь в конце года.
Стоило мне увидеть сестру Софию за трапезным столом, как я поняла, что отныне наши жизни взаимосвязаны. И вовсе не потому, что она была чиста и мягка, как котенок, а потому, что мой Небесный Супруг и святая Роза явственно прошептали мне в глухое ухо, что я должна полюбить эту новую сестру, поскольку свыше было предопределено, чтобы мы с ней были вместе.
Доктор Санто Альдобрандини
Девочка осталась жива, но после моего оглушительного провала в благородном доме мне не позволили увидеться с ней.
Руджеро посадил меня сушить струпья черной оспы, которые он собирал при малейшей возможности. У него было несколько эксцентричных теорий относительно возможного последующего применения этой коричневой коросты. Я терпеть не мог возиться со струпьями, но, занимаясь этим крайне неприятным делом, я грезил наяву о несравненной коже благородной девочки и ее потрясающей
В первый день мой хозяин, хромая, вернулся в отвратительном настроении. Наше лечение оказалось чрезмерно успешным, и девочку перевезли в Венецию, к модным городским лекарям, которые и будут практиковать на ней свое умение.
Что они с ней сделают? В те времена венецианские доктора буквально молились на французских ортопедов. Я тайком пробрался в комнату Руджеро и подошел к полке, заставленной пухлыми томами, посвященными предмету его страсти — черной оспе, и снял с нее учебник Николя Андре де Буа-Регарда «Ортопедия: искусство исправления и предотвращения уродства у детей». Я застонал вслух.
Лечение предполагало ношение облегающих панталон из кожи и туфлей на свинцовой подошве, чтобы заставить поврежденную ногу распрямиться из неправильного положения, в котором она оказывалась вследствие увечья. Бедро и лодыжки необходимо омывать в ядовитом растворе масла из гусениц, смешанного с маслом лилий, настоянном на листьях и корнях алтея лекарственного, а всю ногу следует погружать в кипящий бульон из требухи, после чего облить ледяной водой, дабы заставить связки сокращаться. Затем на больную ногу следовало положить жареную селедку, чтобы вытянуть телесную жидкость. И все это необходимо проделать перед тем, как обмотать ногу бинтами, пропитанными гипсовым раствором, с последующим наложением шины из деревянных и металлических прутьев.
Я взглянул на свое отражение в зеркале у книжной полки, чтобы понять, достаточно ли упитанным и привлекательным я выгляжу, чтобы прямиком отправиться в Венецию и предложить свои услуги в лечении дочери одного из самых богатых купцов города.
Ответ был красноречив и не вызывал сомнений — нет.
Мингуилло Фазан
Когда мы вернулись в Палаццо Эспаньол, отец призвал меня к себе в кабинет.
— Из тебя никогда не выйдет толк, — равнодушно сообщил он мне мертвым голосом, словно имел в виду нечто совершенно несущественное.
Но при этом он не сердился на меня. Смешно, но он вел себя так, словно я был душевнобольным. Он говорил медленно, как разговаривают с чужеземцами.
— В каждой семье есть своя паршивая овца, — меланхолично обронил он. И тут я заметил, какие безжизненные у него глаза и как сильно сутулятся его плечи. — Пьеро прав… обязанность родителей состоит в том, чтобы зарыть плохое зерно там, где оно не сможет дать всходы.
Читателю стоит отметить имя Пьеро Зена в своем дневнике, чтобы в будущем ничему не удивляться.
Мой отец встряхнулся и с едва уловимой ноткой презрения заключил:
— Следовательно, я не отправлю тебя в университет в Падуе, как некогда надеялся… Ты станешь домашним мальчиком. Полагаю, что моих доходов хватит на то, чтобы до конца дней моих ты ни в чем не нуждался.
Я не удостоил его ответом, хотя в голове у меня роились беспокойные мысли. «Разве могло это стать для тебя сюрпризом, папа? И почему это я должен работать? Это ты у нас работал всю жизнь: по-моему, для одной семьи довольно и такой нелепости. И как ты мог подумать — разве что совсем не знаешь меня, — будто я мечтаю о том, чтобы жить вдали от моего обожаемого Палаццо Эспаньол?»