Книга Каина
Шрифт:
— Ты не задумывалась, что до чёрта много пялишься на себя в зеркало?
Она немедленно, возможно, вы скажете, что это понятно, переходила в оборону. Тень падала ей на лицо. Ирис тайком закрывается.
Фактура и цвет её кожи напоминали изысканный, хрупкий фарфор. Чётко обозначенные брови, изящно изогнутая шейка, и тёмная, подчеркнутая красота глаз, острое впечатление маски. Губы у неё были полные, мягкие, красные, упругие; нос — орлиный, с плавной, но бросающейся в глаза горбинкой, как и все прочие черты её лица. Зрачки часто суженные и затуманенные, изысканные ноздри напряжены.
По-своему, она вечно витала в облаках. Я только что описал прекрасное лицо, но её красота не отвечала общепринятым стандартам. По правде, были моменты… когда все ее тело каменело, измотанное избытком наркотиков, недосыпом, давящими изнутри кольцами отчаяния,
Подобно многим блядям по совместительству, у неё часто завязывались романы с другими женщинами. Всегда одинаково заканчивающиеся. Проституцией начинала заниматься её подруга. Когда Пэт попала в аварию и её забрали в больницу, Джоди даже не потрудилась выйти из квартиры.
— Ненавижу больных. — поясняла она.
Из больницы Пэт отправляла Джоди деньги. Когда Пэт выписали, она оказалась прикована к постели.
— Решила, что я буду вокруг нее скакать, Господи, ты подумай! Я читаю, а ей, видите ли, чего-то надо! Ей вечно чего-то надо!
Мы пересекли Седьмую авеню и зашли к «Джиму Муру».
— Корчит из себя ребёнка, — жаловалась Джоди. — Джо-дии! Злит. Вечно стонет!
— А ты чего?
— Я на неё забивала. Потом она взбеленилась, стала кидать заявы, что она за квартиру платит. Я поинтересовалась: что с того? Она решила, что купила меня! Ты прикидываешь? Ты сломала ногу, сказала я ей, а не я. Нечего было синячить, тогда все было бы нормально. Меня-то что обвинять, нечего! — высказалась Джоди.
Она пододвинула к себе кофе и тут же отпила. Она положила в чашку сахару и заказала ещё желе со своей любимой английской горячей сдобой.
— Весь день вопила, как больная, а на следующий день съехала. Решила пожить у приятеля, пока с ногой получше не станет.
Я расхохотался.
В джодином исполнении история прозвучала забавно. Но не рассказ меня развеселил, хотя именно это она и подумала и, польщённая, рассмеялась в ответ. И её удовольствие нисколько не было притворным, поскольку, по логике, причина его была неправильно истолкована. Спонтанный смех заразителен и объединяет. И я рассмеялся первым, поймав себя на том, что её радость доставляет мне острое довольствие. Слова, даже их значения, были, в определённом смысле, излишни. Помню, как меня удивлял тот факт, насколько совместный смех свёл на нет лживость её рассказа. Даже теперь меня не отпускает ощущение доброжелательности, с каким, помнится, я тогда смеялся, вспоминая ее трогательное негодование, когда кто-то в Гарлеме кинул её на бабки:
— Козёл! После всего, что я для него сделала! Когда у него был финансовый голяк, я ему наркоту подгоняла!
Её критичное отношение к себе, которое скрывалось в её жестоких наездах на Пэт, ведь как обычно свойственно людям, Джоди, о чём бы она не распиналась, говорила исключительно о себе самой. Я часто задумывался, сознаёт она это или нет.
Когда мы допили кофе, а никто из наших знакомых не подтянулся… нам были нужны баблосы, чтоб затариться… мы прошлись от Западной 4-й до «Кот-Д’Ор». Вломились через вращающуюся дверь. В заведении было полно народу, как всегда, сумрачно, слева бар, справа — ряд столиков. Первое, что бросалось в глаза — картины, вывешенные по двум стенам почти под потолком. В то время их крайне часто меняли, но вскоре забегаловка превратилась в обычный бар с разношёрстной клиентурой. В тот период я редко туда заглядывал, поскольку, это было одно из мест, где меня знал кто не надо. Я ждал Фэй, пил пиво. Бармен зачислил меня по разряду тех, кто больше интересуется наркотой, чем синькой. В любом баре творится такая фигня, так что у барменов глаз намётанный. Большинство барменов напрягаются по поводу наркотиков. Но один из местных барменов бывал в Париже, и большинство завсегдатаев хорошо ко мне относилось. Надо признать, Фэй активно обращала на себя внимание, как паникер в военное время. Если уж кто напоминал джанки, так это она. Со своими взъерошенными патлами, шубой и голубоватой физиономией, она хорьком циркулировала из шумной толпы алконавтов и обратно.
— Ты! Не суйся!
— Слушай, я завязала, я чистая, вот честное слово! — повторяла Фэй.
— Что не видишь, она не врёт?
— А ты кто такой, мистер? Не слышал, тебе сказали не суйся?
Они при нас ничего не нашли, а Фэй в то время мазалась не в руку, а в кисть. Кисти они ей не проверяли, мои руки, к счастью, тоже.
— Это бармен из «Кот-Д’Ор» на нас стуканул, — заметила Фэй после того, как нас отпустили.
Так что я не большой ходок в «Кот-Д’Ор». Дважды подумаю, прежде чем туда соваться.
Джоди было в высшей степени плевать. Иногда. Мне было сложно делать различие между её и моими прожектами, и время от времени, я ловил себя на том, что напускаю на себя её бравирующую маску и сам же в неё верю. И всё-таки, я сознавал, что ей, как и всем нам, не вечно всё трын-трава. Допускаю, само моё желание содержало в себе противоречие. Я повёлся на её позу возмутительной независимости. Одновременно я не рассчитывал, что она ожидает, что я всё время буду принимать её всерьёз.
Мне хотелось сказать: «Слушай, Джоди, я всё понимаю. У меня самого есть зеркало». Но почему-то у меня не получалось до неё достучаться. Вместо этого я говорил: «Ты прекрасна, Джоди. Не знаю, как тебе это удается с твоим мерзким характером, но ты прекрасна».
Кто-то обозвал её блядью.
— Я тоже, — отвечал я, — не могу иметь ничего общего с женщиной, не понимающей, что она блядь. Не могу долго поддерживать отношения с девкой, которая не осознаёт, что она время от времени бывает блядью.
То, что Джоди действительно иногда снимала мужиков, если возникала необходимость, и в то же самое время магазинчик открывать не планировала, очень мне в ней нравилось.
Охотясь на своих толстопузиков, она проявляла себя как с лучшей, так и с худшей стороны.
К ней со страшной силой липли молоденькие еврейчики-бизнесмены, но вскоре обнаруживали, что она жуткая блядина, напрягались и нередко здорово бесились, когда выяснялось, что она сидит на героине.
— Чувак, — говорила Джоди, — ты представляешь, чтобы я им давала, если бы не торчала на чём-то?
Сам по себе героин не ведет к проституции. Но для многих баб он и в самом деле даёт силы терпеть еженощное насилие, которое им приходилось выносить от тех, кто в большинстве своем — духовные недоделки мужского пола. Более того, Джоди далеко не всегда являлась на свидание. Эту ее ненадежность негодующие клиенты списывали на ее наркоманию. И уж конечно, если у неё был голяк с лаве и джанком, можно было рассчитывать, что она нарисуется сшибить на дозу. Что служило подтверждением для вышеописанных джентльменов, что лучшее в жизни это то, что покупается за деньги.