Книга Лунной Ночи
Шрифт:
Потом вы остановитесь: те ощущения, что влекли вас сюда, теперь заставят вас замереть в ожидании. Легкая дрожь, которую вы чувствуете всей кожей, похожа на колебания воздуха, предупреждающие о приближении поезда в туннеле метро. Однако то, что приближается, – вовсе не поезд. Вас окружает мертвая тишина, ни звука не доносится даже из расположенной тремя уровнями ниже подземки; в полное молчание и неподвижность погружен и находящийся над вами перекресток Сорок девятой и Пятидесятой улиц. Насторожившись, вы ждете.
Ничьи глаза, кроме ваших, привычных и знающих, куда смотреть, не увидели бы того, что медленно становится видимым. Сам
И все же этот странный пузырь делается все больше, захватывая все пространство между путями. Темное пятно в воздухе струится и, кажется, вот-вот не выдержит напряжения. Свет, который светом не является, просвечивает там, где мембрана становится особенно тонкой; он причиняет боль вашим глазам, и вы, сморщив нос, отводите взгляд. Ваши настороженные уши наполняет еле улавливаемый визг – визг пространства-времени, сдающегося под невыносимым давлением; звук становится все выше, он вонзается вам в уши, как тысяча иголок…
…И тут пузырь лопается, и то, что напирало на него с другой стороны, прорывается к вам. Вы, моргая, присматриваетесь; тишина и тьма вновь воцаряются вокруг.
Ложная тревога, – думаете вы, но тут, встряхнув головой, чтобы избавиться от пронзительного визга, понимаете: вы уже не должны были бы его слышать… И тут из непроглядной черноты с тихим топотом и шорохом появляются они – сначала всего несколько, потом десятки, сотни, тысячи. Горбатые силуэты поспешно удирают, их злобные крохотные глазки тускло светятся красными отблесками далекого света. Они накатывают на вас, как сама ожившая темнота – темнота с острыми зубами, визжащая от голода, – крысы.
Однако в этом визге слышится что-то большее, чем голод, в глазках светится не только злобность. Крысы полны ужаса. Они уничтожат все, что окажется на пути их бегства от кошмара, который движется следом; они растерзают вас в клочья и даже не помедлят, чтобы утолить свой вечный голод вашей плотью. С шипением пятясь, вы увидите гигантскую черную фигуру, следующую за крысами, – на двух ногах, разрывающую по дороге визжащих крыс острыми, как ножи, когтями, взмахивающую хвостом, чтобы сохранить равновесие. Вы увидите в вышине массивную голову с оскаленными страшными клыками, сверкающими даже в сумраке; на вас глянут глаза, полные жестокого веселья, и вы увидите в них свою смерть – и смерть всего вокруг.
Вы сделаете единственную вещь, которая в вашей власти, – обратитесь в бегство.
Однако этого будет мало…
Она крепко спала, когда чей-то голос выдохнул ей в ухо несколько слов. Ничего необычного в этом не было: Вечные Силы всегда шли по пути наименьшего сопротивления.
Ох, почему именно сейчас? – Рхиоу не пожелала торопиться: она не спеша потянулась и от души зевнула. Открыв наконец глаза, она обнаружила, что в гостиной все еще темно: ее эххифы [1] пока не появлялись, чтобы поднять жалюзи. Неудивительно: шумный предмет у постели еще не звонил. Рхиоу перекатилась на другой бок
1
Эххиф (айлурин.) – человек
2
Bay (айлурин.) – восклицание, эквивалентное человеческому «черт!», «дерьмо!». – Примеч. авт.
Рхиоу встала, выгнула спину, вытянула сначала передние лапки, потом задние, уселась на пестром ковре посреди комнаты и принялась умываться. Мех впитал аромат сыра, табачный дым, запахи всех тех людей, что собирались здесь вчера на вечеринку, и кошка поморщилась. Впрочем, воспоминание о сыре, который она очень любила, заставило ее облизнуться. Ей удалось выпросить у гостей не один кусочек… В обычных обстоятельствах она сейчас чувствовала бы себя сытой, но вызов всегда будил ее аппетит, особенно если она в этот момент спала; казалось, срочность дела превращалась в ней в голод.
Должно быть, какая-то форма сублимации, – подумала Рхиоу и начала тереть лапкой ухо. – В любом случае чертовски неприятно. – Она выгнулась, опираясь на переднюю лапку, и принялась вылизывать правую заднюю. – А впрочем, момент по крайней мере выбран не так уж неудачно: хозяева вот-вот встанут, если они вообще сегодня ложились; меня вполне устроит и то, и другое.
Рхиоу кончила вылизываться, привела в порядок свой хвост, встала и побежала сквозь лабиринт сдвинутой с места мебели, обходя стоящие на полу стаканы (два из них опрокинулись, виски вылилось на ковер). По пути она задержалась, чтобы съесть половинку крекера с намазанной на него розовой рыбной пастой.
Лососевый паштет, – подумала она, глотая лакомство. – Очень даже ничего, хоть и оставался тут всю ночь. – Она доела все до крошки, слизнула с усов прилипший к ним кусочек паштета и огляделась. – Интересно, не забыли ли банку на столе?
Однако времени на выяснение этого обстоятельства не оставалось: в конце концов ее же вызвали. Дверь в спальню была закрыта. Рхиоу встала на задние лапы и собралась поцарапаться в нее, но передумала: чтобы выйти из дому не задерживаясь и успеть получить завтрак, лучше хозяев не раздражать. Она, задумчиво прищурясь, посмотрела на дверную ручку.
Ей понадобилась всего секунда, чтобы разобраться в устройстве замка: его приводит в действие пружина, но сейчас защелка не повернута. Дверь просто прикрыли, и на месте ее удерживает только сила трения: створка сверху прилегает к раме плотнее, чем снизу.
Рхиоу посмотрела на нужное место, зажмурилась и тут же обнаружила тускло светящуюся полоску – место приложения сил, удерживающих вместе две поверхности. Мысленно произнеся нужное слово, она временно уменьшила коэффициент трения, встала на задние лапы и толкнула створку.