Книга Мирдада
Шрифт:
Давайте, когда можете. Давайте все, что можете. Но никогда в долг, чтобы все, что имеете, даже ваши жизни, не превратилось однажды в непомерный долг, и чтобы вы не оказались несостоятельными, и чтобы вас не заключили в тюрьму.
Наронда: Учитель опять посмотрел на бумагу в своих руках, неторопливо разорвал ее на клочки, а клочки бросил на ветер. А потом, обратившись к Химбалу, который был хранителем сокровищницы, сказал.
МИРДАД: Дай Рустидиону все необходимое, чтобы купить двух коров и содержать жену и себя до скончания их дней.
А ты, Рустидион, иди с миром. Ты
Наронда: В течение многих дней все только и обсуждали случай, произошедший с Рустидионом. Мекайон, Мекастер и Земора неистово превозносили Учителя. Земора говорил, что он буквально возненавидел сам вид денег. Беннон и Абимар колебались между одобрением и неодобрением. Только Химбал открыто возражал, что мир, мол, ничего бы не смог создать без денег, что богатство - это награда от Бога за бережливость и трудолюбие, а бедность - очевидное наказание за лень и транжирство, и что кредиторы и должники среди людей будут до скончания времен.
Тем временем, Шамадам был занят восстановлением своего престижа как Хозяина. Однажды он позвал меня к себе и в уединении своей кельи сказал мне буквально следующее:
“Ты - историк и летописец Ковчега; ты - сын бедняка. У твоего отца совсем не было земли, но зато семеро детей и жена, на которых он трудился, чтобы обеспечить самым необходимым. Не упомяни ни словом тот прискорбный эпизод, дабы те, кто придет после нас, не могли в нем отыскать причин для насмешек над Шамадамом. Оставь этого негодяя Мирдада, и я сделаю твоего отца свободным землевладельцем, заполню его амбары и пополню казну“.
На это я ответил, что Бог позаботится о моем отце и его семействе гораздо лучше, чем это смог бы сделать Шамадам. А Мирдаду я предан, как своему учителю и освободителю, и скорее расстанусь со своей жизнью, чем с ним. Что касается летописей Ковчега, я буду вести их, преисполнившись верой, и так хорошо, как только допускают мои знания и способности.
Позднее я узнал, что такие же предложения Шамадам сделал всем спутникам; но насколько он был успешен, мне не сказали. Но примечательно, что Химбал в своих посещениях Орлиного Гнезда стал менее регулярен, чем раньше.
Наронда: Много воды сбежало с гор и влилось в море, пока Спутники, за исключением Химбала, не собрались опять вокруг Учителя в Орлином Гнезде.
Учитель говорил о Всемогущей Воле, но внезапно смолк, а потом сказал,
МИРДАД: Химбал пребывает в печали, он хотел бы придти к нам за поддержкой, но его ноги стыдятся нести его сюда. Абимар, пойди и помоги ему.
Наронда: Абимар вышел и вскоре вернулся с Химбалом, который трясся от рыданий и имел самый несчастный вид.
МИРДАД: Подойди
О, Химбал, Химбал. Из-за смерти отца ты позволяешь горю разрывать твое сердце и превращать его кровь в слезы. Что ж с тобой станет, когда умрет вся твоя семья? Что ты будешь делать, когда все отцы и матери, все братья и сестры во всем мире уйдут за пределы достижимости твоих рук и твоего взора?
Химбал: Ах, Учитель. Мой отец умер насильственно. Бычок, которого он недавно купил, боднул его в живот и еще пробил череп, и это случилось вчера вечером. Мне только что об этом сказал посланец. Горе мне. О, горе мне.
МИРДАД: И, кажется, он умер в тот самый момент, когда судьба, наконец, ему улыбнулась.
Химбал: Да, это так, Учитель. В тот самый момент.
МИРДАД: И эта смерть еще больнее ранит тебя, так как он купил бычка на деньги, которые ему послал ты.
Химбал: Да, это так, Учитель. Именно так. Кажется, тебе ведомо все.
МИРДАД: Это те деньги, которыми оценили твою любовь к Мирдаду.
Наронда: Химбал больше не мог сказать ни слова, его душили слезы.
МИРДАД: Твой отец не умер, Химбал. Не погибли даже его форма и тень. Но умерли твои ощущения его формы и тени. Теперь его форма стала так тонка, тень так прозрачна, что грубый глаз человека не может их увидеть.
Тень от кедра в лесу совсем не такая, как от кедра, превратившегося в мачту корабля, или в колонну в храме, или в перекладину виселицы. Тень от кедра меняется еще и от того, освещает ли его солнце или луна, звезды или багряные отблески заката.
И все же кедр, независимо от того, как он изменился, продолжает жить как кедр, хотя кедры в лесу и не признали бы в нем своего давнишнего брата.
Сможет ли шелковичный червь на листе дерева распознать своего собрата, уже укрывшегося в коконе? А последний, сможет ли он распознать своего собрата в мотыльке, летящем по ветру?
Узнает ли пшеничное зерно, скрытое в земле, своего собрата в стебле, вознесшемся ввысь?
Узнают ли туман в воздухе или вода в море свою сестру в сосульке, приютившейся в горной расщелине?
Признает ли Земля родную звезду в метеоре, что примчался к ней из глубин Пространства?
Узнает ли себя дуб в желуде?
Так как твой отец ныне пребывает в свете, который глаза твои воспринять не могут, и обрел форму, которую ты не можешь распознать, ты и говоришь, что его нет больше. Но материальному Я Человека, не важно, куда оно попадет и как изменится, предназначено менять свои тени до тех пор, пока оно не растворится целиком в Божественном Я Человека.
Кусок древесины, будь то зеленая ветка на дереве сегодня или колышек в стене завтра, остается древесиной при всех изменениях формы и тени, пока его не поглотит внутренний огонь. Также и Человек остается человеком, мертв он или жив, пока его не поглотит Бог, что внутри него. Точнее говоря, пока он не поймет свое единство с Единым. Но это не может свершиться за то одно мгновение, которое людям так нравится называть своей жизнью.
Все Время - это время жизни, спутники мои.
Во Времени нет начал и концов. Нет в нем и гостиниц, где путник мог бы остановиться на отдых.