Книга небес и ада
Шрифт:
Воскресение плоти
Воскреснет лишь то, что необходимо для действенности естества.
Все, что говорилось о цельности человека после воскресения, должно относиться к реальности человеческого естества, ибо то, что не относится к истине естества человека, не будет воссоздано в воскресших: иначе необходимо было бы, чтобы все люди достигли необычайной протяженности, если бы вся пища, превращенная в плоть и кровь, была бы воссоздана. Итак, во внимание принимается лишь истина каждой природы согласно ее виду; потом части тела, разделенные по видам и формам, окажутся в целости в воскрешенных людях – части как органические, так и сопутствующие, а именно: плоть, нервы и вся материя того же рода, образующая органы тела. Не вся та материя, которая составляла телесные части во время их естественного существования, будет воскрешена, а лишь та, которой будет достаточно для целостности тела. Тем не менее количественно человек останется тем же в своей целостности, хотя бы и не воскресла вся та материя, какая в нем была. В самом деле, очевидно, что в этой жизни человек количественно тот же самый от начала и до конца.
Тем не менее материя, которая находится в нем в совокупности телесных частей, не остается неизменной, а подвержена убыванию или возрастанию так же, как и огонь поддерживается на прежнем уровне путем добавления дров по мере того, как прежние истребляются; человек является цельным, когда сохраняется вид и количество материи, соответствующее этому виду.
Встреча на небесах [130]
Возьми для примера молодую мать, которая потеряла ребенка, и…
– Ш-ш-ш! – Сэнди поднял палец. – Гляди!
К нам приближалась женщина. Она была средних лет, седая. Шла она медленным шагом, понурив голову и вяло, безжизненно свесив крылья; у нее был очень утомленный вид, и она, бедняжка, плакала. Она прошла вся в слезах и не заметила нас. И тогда Сэнди заговорил тихо, ласково, с жалостью в голосе:
– Она ищет своего ребенка! Нет, похоже, что она уже нашла его. Господи, до чего она изменилась! Но я сразу узнал ее, хоть и не видел двадцать семь лет. Тогда она была молодой матерью, лет двадцати двух, а может, двадцати четырех, цветущая, красивая, милая – роза, да и только! И всем сердцем, всей душой она была привязана к своему ребенку, к маленькой двухлетней дочке. Но дочка умерла, и мать помешалась от горя, буквально помешалась! Единственной утехой для нее была мысль, что она встретится со своим ребенком в загробном мире. «Чтобы никогда уже не разлучаться». Эти слова – «чтобы никогда уже не разлучаться» – она твердила непрестанно, и от них ей становилось легко на сердце; да, да, она просто веселела. Когда я умирал, двадцать семь лет тому назад, она просила меня первым делом найти ее девочку и передать, что она надеется скоро прийти к ней, скоро, очень скоро!
– Какая грустная история, Сэнди!
Некоторое время Сэнди сидел молча, уставившись в землю, и думал; потом произнес этак скорбно:
– И вот она наконец прибыла!
– Ну и что? Рассказывай дальше.
– Стормфилд, возможно, она не нашла своей дочери, но мне лично кажется, что нашла. Да, скорее всего. Я видел такие случаи и раньше. Понимаешь, в ее памяти сохранилась пухленькая крошка, которую она когда-то баюкала. Но здесь ее дочка не захотела оставаться крошкой, она пожелала вырасти; и желание ее исполнилось. За двадцать семь лет, что прошли с тех пор, она изучила самые серьезные науки, какие только существуют, и теперь все учится и учится и узнает все больше и больше. Ей ничто не дорого, кроме науки. Ей бы только заниматься науками да обсуждать грандиозные проблемы с такими же людьми, как она сама.
– Ну и что?
– Как что? Разве ты не понимаешь, Стормфилд? Ее мать знает толк в клюкве, умеет разводить и собирать эти ягоды, варить варенье и продавать его, а больше – ни черта. Теперь она не пара своей дочке, как не пара черепаха райской птице. Бедная мать: она мечтала возиться с малюткой! Мне кажется, что ее постигло разочарование.
– Так что же будет, Сэнди, они так и останутся навеки несчастными в раю?
– Нет, они сблизятся, понемногу приспособятся друг к другу. Но только произойдет это не за год и не за два, а постепенно.
130
Перевод с английского В. Лимановской.
Мир форм [131]
В этом сверхчувственном мире все прозрачно и нет ни тени, ни чего-либо такого, что преграждало бы созерцание; вследствие этого все сущности насквозь проникают взором и видят насквозь друг друга, – свет тут со всех сторон встречается со светом, так что каждая сущность и в себе самой и в каждой другой имеет пред собою и видит все прочее; каждая из них везде, каждая свет, одно чистое сияние: все здесь велико, потому что и малое тут велико. Тут есть свое солнце и всяческие звезды, из коих каждая есть солнце, и все вместе суть солнце, потому что каждая, светя своим собственным светом, отражает в себе также свет всех прочих. Тут царствует чистое абсолютное движение, ибо причина, его производящая, не есть что-либо отвне приходящее и его возмущающее; тут и покой чистый и абсолютный, потому что сюда не примешивается ничто неустойчивое, беспокойное. Прекрасное здесь поистине прекрасно, потому что не основывается ни на чем другом прекрасном (а на самом себе); здесь каждая сущность не на другом чем-либо чуждом утверждается, как на почве, но на себе самой, так что куда и как она ни обращается, всегда встречает саму себя и не есть сама что-нибудь иное, чем занимаемое ею место, потому что каждая и субстратом своим имеет ум, и сама есть ум (субстанциальная мысль ума – идея). Некоторым подобием этого мира может служить даже это нами видимое небо, если представить, что оно все, будучи световидным, из света своего порождает все звезды и светила. Различие будет только то, что тут каждая часть (звезда) имеет особое отдельное существование и не происходит каждая из совокупности всех прочих, между тем как в сверхчувственном мире именно каждая часть составляется из совокупности всех, так что каждая, будучи частью целого, есть вместе и все целое. На первый взгляд, пожалуй, и тут каждая часть кажется только частью, но для взора проницательного, для обладающего таким острым зрением, каким, по смыслу мифа, обладал Линкей, [132] проникавший будто бы взорами даже во внутренность земли, – каждая часть оказывается также и целым. Миф этот может быть принят за символ того созерцания, какое имеет место там, в сверхчувственном мире: оно там непрерывное – не способное довести созерцающего ни до утомления, ни до пресыщения, так как не предполагает ни пустоты, по заполнении которой, ни цели, по доставлении которой он сказал бы себе: «Теперь довольно», ни такого многоразличия предметов, при котором бы каждый представлял нечто совсем иное, чем каждый другой, и одни из них не нравились бы ему именно потому, что другие нравятся. Напротив, все они одинаковы и неизменны. Созерцание тут не ведет к пресыщению от наполнения, потому что не соединяется с прискучиванием созерцаемого, а это опять потому, что каждая сущность чем дольше смотрит, тем больше и тем яснее усматривает свою собственную бесконечность в бесконечности всех прочих и таким образом в созерцании их всегда имеет пред собою свою собственную природу. Так как жизнь всех их есть чистая, то она не есть трудовая, да и какой труд может соединяться с жизнью, которая есть самая полная и совершенная? Ведь жизнь эта есть всецело мудрость, притом не та мудрость, которая приобретается посредством рассуждений и исследований, не та, которая отсутствует в уме и ищет их, но та, которая всегда вся была и есть, мудрость самая первая, ни от какой другой не происходящая, – мудрость, которая составляет самую сущность ума, а не нечто в нем более позднее, не так, что сперва ум, а потом мудрость. Поэтому-то нет и не может быть мудрости еще большей, чем эта, которая, как совершенное – абсолютное – знание, всегда соприсуща уму и совместно с ним всегда появляется, подобно тому как подле Зевса всегда находится его Дике. [133] Все сущности этого сверхчувственного мира суть как бы статуи, которые самих себя созерцают и наслаждаются в этом самосозерцании неизреченным блаженством.
131
Перевод
132
Линкей – в греческой мифологии супруг одной из Данаид (Гиперместры).
133
Дике – в греческой мифологии богиня правосудия.
Река [134]
Когда пришло время их ухода, они пришли к берегу реки. Последние слова господина Уныние были: «Прощай, ночь; приветствую тебя, день!» Дочь его пошла через реку с пением, но никто не мог понять ее речей.
Ад, небо и земля [135]
Ад – обитель тех, кто бежит от действительности и ищет блаженства. Только здесь они могут укрыться, потому что небо, как я уже говорил, есть обитель властелинов действительности, а земля – обитель ее рабов.
134
Перевод с английского печатается по изданию: Джон Бю-ниан. Путешествие пилигрима. Издание Ф. А. Семенова. СПб., 1903.
135
Перевод с английского Е. Калашниковой.
Мелодичный дьявол
Свободный день
У пределов рая путник увидел дерево, ветви которого ломились от белых птиц, почему-то очень печальных. «Что это за птицы?» – спросил он. «Это осужденные души, – ответили ему. – По воскресеньям им разрешается выйти из ада».
Время птицы
В знаменитой III Кантиге Альфонса Мудрого [136] рассказывается, как один монах попросил у Пречистой Девы, чтобы та дала ему при жизни познать наслаждения рая. Прогуливаясь по монастырскому саду, видит он прозрачный ручей и слышит пение птицы, которое его восхищает; когда он возвращается в монастырь – к трапезе, как ему кажется, – находит, что все изменилось, и узнает, что с тех пор, как он вышел в сад, прошло триста лет.
136
Альфонс X Мудрый (1221–1284) – король Кастилии и Леона (1252–1284), германский император (1252–1272). Поощрял развитие наук и искусств, по его приказу были составлены астрономические таблицы (т. н. «Альфонсовы таблицы»).
Время небесное и время земное не имеют связи
Мухаммед, согласно исламской традиции, был вознесен вплоть до седьмого неба сверкающей кобылой Бурак, и на каждом из небес он беседовал с патриархами и ангелами, обитающими там, и почувствовал холод, оледенивший ему сердце, когда рука Господа коснулась его плеча. Уносясь с земли, Бурак копытом опрокинула кувшин; вернувшись из своего долгого странствия, Пророк поднял кувшин прежде, чем оттуда пролилась хотя бы одна капля.
Время в раю и на земле не соотносится
В «Пантеоне» Готфрида Витербского [137] говорится, что некие монахи отплыли от берегов Бретани, взяв курс к раю, который, согласно молве, находится на краю океана. Достигли они города за хрустальными стенами, где воздух благоухал. Серебряные олени и золотые кони спустились к ним и провели к дереву, где птиц было больше, чем листьев. Целый день им было позволено провести в раю.
Вернувшись в Бретань, монахи тщетно искали церковь, в которой раньше служили. Епископ был новый, деревня новая, прихожане новые. Все старое умерло, другое, новое, родилось. Монахи не узнавали ни мест, ни людей, ни языка. Проливая слезы, сетовали они друг перед другом, ибо не имели больше ни родины, ни знакомых.
137
Готфрид Витербский (ок. 1120 – ?) – немецкий историк. Главным его сочинением стал «Пантеон», написанный вперемежку стихами и прозой и охватывавший всю всемирную историю.
Явная ошибка праведника
Когда Сиф [138] достиг рая, то подумал, будто в нем пожар: такое яркое было зарево.
Партии праведников
После спора о политике доктор Джонсон, консерватор, и отец Босуэлла, либерал, расстались друзьями. Босуэлл пишет: «Так они расстались. Теперь они в другом, высшем мире, и поскольку оба были достойными христианами, я верю, что они встретились в обители блаженства. Должен, однако, заметить, согласуясь с политическими принципами моего друга и с моими собственными, что они, должно быть, встретились в таком месте, куда либералам вход закрыт».
138
Сиф – согласно Книге Бытия, третий сын Адама и Евы.
Блаженное единение
Так, в «Мантиг ут-Тейр» («Разговоре птиц») тридцать птиц, означающих души, в поисках огромной птицы Симург, их бога, пересекают семь морей (по другим вариантам, семь долин): Искания, Любви, Знания, Осведомленности, Единства, Изумления и Растворения в Ближнем (т. е. уничтожения собственного «я») – различные этапы созерцательной жизни. Наконец, достигнув таинственного острова Симург и «поглядев на нее с почтением, увидели в ней тридцать птиц; а когда они поглядели друг на друга, все тридцать птиц походили на одну Симург; в самих себе видели они всю Симург, а в Симург – все тридцать птиц».