Книга нечестивых дел

Ньюмарк Элль

Но Помпонацци ел так же быстро, как и говорил. Морепродукты вскоре исчезли, и тут же появилась служанка с супником в виде петуха.

— Каплун в молоке кобылицы, — объявила она, положила каждому по щедрой порции и с поклоном удалилась.

Мужчины посмотрели на необычное блюдо и вдохнули поднимающийся из мисочек ароматный пар.

— Восхитительный запах, — кивнул философ.

Дож пожал плечами.

— Мой повар привык удивлять. Однако расскажите мне о своих исследованиях. Это в падуанской библиотеке вы нашли…

— Пресвятая Мадонна! —

Профессор попробовал первый кусочек, и мне показалось, что он испытал гастрономический оргазм.

Дож посмотрел в свою миску.

— Это вкусно? — поднес вилку к губам, и его веки затрепетали.

Разговор прекратился. Они с жадностью ели, облизывали ложки, обсасывали пальцы и переворачивали миски, чтобы не пропала ни единая капля соуса. Когда был проглочен последний кусок, Помпонацци откинулся на спинку стула и положил ладонь на живот. Он выглядел сбитым с толку и расстроенным. Показал на супник в виде петуха и покачал пальцем.

— Только вдумайтесь: ради удовольствия поесть мы стали соучастниками гнусного дела — кастрации гордой птицы. Ее лишили пола, такого же как наш.

Дож потрясенно рыгнул и потер грудь.

— Гнусность.

— А молоко кобылицы? — печально покачал головой философ. — Представьте: новорожденный жеребенок, еще мокрый, лежит на земле и пытается встать на подгибающихся ногах, чтобы дотянуться до сосков кобылы, но обнаруживает, что мы лишили ее молока.

Дож обхватил голову руками.

— Несчастная крошка!

Оба застыли над столом и подавленно замолчали. Дож вытер уголки глаз. Помпонацци засопел, шмыгнул носом и всхлипнул. Дож поежился и, не стесняясь, расплакался. Они оперлись руками о стол и ревели как большие разодетые дети. В зале не прекращались стенания, по напудренным щекам сотрапезников катились слезы. Мы со служанками изумленно застыли, но когда профессор вытер своим платком дожу нос и предложил высморкаться, боясь расхохотаться, зажали руками рты. Служанке пришлось сделать над собой усилие и принять серьезное выражение лица, прежде чем войти с украшенным джемом из розовых лепестков пудингом. Старший повар велел ей объявить, что для изготовления этого джема пришлось пожертвовать двумя дюжинами роз. Строго-настрого наказал употребить именно это слово — «пожертвовать». Служанка исполнила все в точности и, поставив десерт перед хнычущими мужчинами, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть, вышла из зала.

Дож и профессор вяло взялись за пудинге розовым джемом, но тут же прекратили свое занятие. Хозяин уронил голову на руки и разрыдался, а гость откинулся на спинку стула и повторял:

— Я так и знал. Я так и знал.

Дож поднял на него глаза и провозгласил:

— Жизнь полна печали! — На его носу висела капелька розового джема.

— В ней нет места милосердию, — согласился философ. Его губы были испачканы пудингом.

Хозяин поднялся.

— Извините, я вынужден удалиться.

— Конечно. — Мужчины обнялись. Помпонацци высморкался в салфетку, а дож тем временем хлюпал носом себе в воротник. Не переставая

всхлипывать, они, поддерживая друг друга на непослушных ногах, направились к двери — точь-в-точь объятые вселенской тоской инвалиды. Как только они скрылись, слуги на лестнице дали волю веселью. Карий глаз Безобразной герцогини моргнул, и из-за картины послышался приглушенный гогот.

Вечером мне приказали отнести в спальню дожа стакан имбирного отвара, чтобы успокоить желудок. А на следующий день подавленный профессор, с опухшим лицом и покрасневшими глазами, вернулся в Падую.

Мы сделали все, что было в наших силах.

Но лучше бы старший повар вообще ничего не делал.

Глава XXV

Книга Н'бали

Мысленно возвращаясь к событиям, последовавшим за обедом философа и дожа, я прихожу к выводу, что повинен в них не только синьор Ферреро, не удержавшийся и затеявший свои хитрые кулинарные эксперименты, но и я, рассказавший о них Марко. Теперь я это понимаю, по тогда думал, что мы просто вместе посмеялись над тем, как дож и его ученый гость заливались плачем словно младенцы и все перемазались в пудинге. Я не виделся с Марко больше месяца — избегал и его, и Франческу из-за их требований. Но решил, что смешной рассказ может снять напряжение в наших отношениях с Марко.

В субботу я принес своему товарищу вареные куриные шеи, которые вытащил из горшка с полуфабрикатами. Мяса в них было не много, но зато они вкусно пахли. И пока он обсасывал маленькие круглые кости, я потешал его рассказом про Помпонацци.

— Видел бы ты это, Марко. Служанки до сих пор смеются.

Он положил куриную шею и посмотрел на меня.

— Так говоришь, оплакивали каплуна?

— Заливались слезами как дети, завывали словно коты. Все лица выпачкали в пудинге и джеме.

— Подозрительно.

— Забавно.

— Нет, как и все, связанное с твоим старшим поваром, — подозрительно.

Черт! Как он мне надоел!

— Марко, куда подевалось твое чувство юмора? Еда изменила настроение людей. Что тут такого? У синьора Ферреро есть травы, которые способны на это.

— У него есть не только травы. У него есть опиум.

— Для супа.

— Ерунда, — упрямо гнул свое Марко. — Он что-то задумал.

— Перестань! — Он даже не улыбнулся, когда я рассказывал, какими смешными были дож и его рыдающий гость. — Старший повар пользуется своими рецептами, чтобы защитить определенных людей.

— Определенных людей? Твой старший повар выбирает, кого спасти, а кем пожертвовать?

Вопрос заставил меня задуматься. Многие из гостей дожа начинали свой визит за столом, а кончали в подземелье, и лишь в некоторых случаях еда предотвращала угрозу. Синьор Ферреро захотел, чтобы философ из Падуи продолжал развивать свои бредовые идеи. Но когда в другой раз дож отправил в застенок известного фальшивомонетчика, только пробормотал: «Поделом».

— Старший повар знает, что делает, — наконец ответил я.