Книга несчастных случаев
Шрифт:
– Господи, Мэдс, уймись! Это полная ерунда!
– Нейт, милый, дорогой, я понимаю, как тебе тяжело. Твой отец был…
– Есть. Он еще жив, и он худший из худших, Мэдс. Самовлюбленный социопат, жестокий мерзавец…
– Да, конечно, но…
– И ты ни разу с ним не встречалась. Ты его не знаешь. Совсем не знаешь.
– Но он умрет. Неужели ты не понимаешь? Холодный и бездыханный, он будет лежать в земле, а этот дом станет нашим, и, может быть, ты получишь от своего отца хоть что-то хорошее – возможность
– Даже не говори такое! Знаю, ты предпочитаешь видеть во всем светлые стороны – и в людях тоже. Но нет, в этом человеке светлой стороны нет. Один сплошной мрак.
– Ты мог бы как-нибудь рассказать об этом.
– И пережить все заново? И заставить тебя мучиться? Нет уж, спасибо. Просто поверь мне на слово: никакой светлой стороны нет. Скорпион всегда жалит лягушку [7] .
– Ну хорошо, хорошо. Но в данном случае все может быть по-другому.
7
Имеется в виду сюжет известной притчи, популяризированной в англоязычном мире фильмом О. Уэллса «Господин Аркадин» (1955): скорпион уговорил лягушку перевезти его через реку, убедив, что он не может ужалить ее в процессе, ведь сам тогда пойдет на дно, – однако в итоге все-таки жалит, оправдываясь перед смертью следующим образом: «Ничего не могу с собой сделать, такова моя природа».
– Господи, Мэдс! То же самое раз за разом повторяет лягушка!
– Твой отец умрет. Что плохого он сможет нам сделать?
– Не знаю, Мэдс. Олли не захочет переезжать. Школа ему нравится…
И это действительно было так. Оливеру правда нравилась школа. Школа Растина представляла собой маленькое милое частное квакерское [8] заведение, однако после сегодняшнего разве он сможет в ней остаться? У него не было никакого желания возвращаться туда. Поэтому Оливер сбросил одеяло, распахнул дверь комнаты и босиком прошел на кухню. Он застал своих родителей в противоположных углах, настороженно смотрящих друг на друга.
8
Квакеры – организация Религиозное общество друзей, изначально протестантская, а ныне объединяющая широкий спектр независимых вероисповеданий; одно из прозвищ Пенсильвании, где происходит действие, – Штат квакеров.
– Я слышал ваш разговор, – прежде чем родители его заметили, сказал Оливер. – Вы забываете, что квартира у нас маленькая, а стены тонкие.
Родители в панике обернулись на него. Затем переглянулись.
Лицо отца потемнело от боли, которая выплеснулась у него из груди, разливаясь пятном. Боль пульсировала, не собираясь уходить. Обыкновенно она словно сдерживалась невидимой стеной, однако сегодня, похоже, боль преодолела преграду подобно кровавому черному зверю, вырвавшемуся на свободу. В матери также присутствовала боль – но только обузданная. Или, по крайней мере, подавленная.
По опыту Оливер знал, что у каждого человека боль своя, особенная: у одних – маленький сгусток, у других – хаотический огонь.
Оливер ненавидел это. Однако порой необычная способность оказывалась полезной.
– Привет, парень!.. – начала было мама, однако Оливер не дал ей договорить.
– Я хочу уехать отсюда. Я слышал ваш разговор и хочу уехать отсюда.
– Уверен? – спросил отец.
– Да. – Олли кивнул. – В городе… тяжело. – И это действительно было так. Шум. Огни. Непрекращающийся гул. Но хуже всего – люди. Люди хорошие. Но боль… Она повсюду. Такое обилие боли грозило его сокрушить. Как это произошло сегодня во время занятий по безопасности. Боль неудержимой волной захлестывала Оливера изо дня в день. И становилось только хуже. Боль нужно было унять. И, быть может, переезд поспособствует. Быть может.
– Хорошо, сын, – натянуто улыбнувшись, сказал Нейт. – Хорошо.
Вопрос был решен.
Семейство Грейвзов стало готовиться к переезду.
5. Единственное условие
Вот дом:
Каменный сельский особняк в колониальном стиле, чьи старые кости воздвигнуты в конце восемнадцатого века. Высокое здание с узкими плечами, оно отбрасывает необычайно густую тень, когда солнце всходит позади него. Дверь красная. Козырек над ней зеленовато-голубой. Однако и та и другая краска давно выцвела и шелушилась, подобно струпьям на теле прокаженного. Плитки, которыми вымощена дорожка, потрескались и раскололись, и растущая в трещинах трава сделала их еще шире. На окнах висела паутина, как старая, так и новая. Крытая шифером крыша находилась в ужасном состоянии, многие листы лопнули и оторвались. С электрических проводов свисала глициния, а ядовитый плющ и дикий виноград с пятипалыми листьями заползли на стены, словно стремясь затащить дом под землю. Природа хотела забрать его себе.
Точно так же как деревья зловеще нависали над домом, сам дом, казалось, зловеще нависал над Нейтом. Какое-то головокружительное мгновение ему казалось, будто красная входная дверь распахнется настежь и дом подастся вперед, а дверной проем превратится в раскрытый рот. Который поглотит и проглотит его. От дома веяло смрадным запахом и кошмарными снами.
Нейт разглядывал дом своего детства, который не видел много лет, и вдруг позади послышался шум двигателя и шорох камней под колесами.
Поверенный Рикерт проехал по длинной дорожке, вымощенной растрескавшимся асфальтом, на десятилетнем «БМВ» – и Нейт обрадовался тому, что его появление оторвало его от тягостных размышлений. Рикерт поставил свою машину рядом с маленькой «Хондой», которая, как предположил Нейт, принадлежала сиделке из хосписа.
Выскочив из машины, юрист бодрым шагом подошел к Нейту, прижимая к груди коричневую папку.
– Добрый день, мистер Грейвз, – сказал он.
– Здравствуйте, Рикерт, – ответил Нейт.
– Ваше единственное условие удовлетворено.
– Он сейчас здесь?
Рикерт невозмутимо кивнул. «Он тоже терпеть не мог моего отца», – сообразил Нейт. Что было весьма кстати: отец просто ненавидел всех юристов.
Сунув руку в карман, Нейт достал потрепанную долларовую бумажку. Такую мог бы выдать на сдачу автомат, торгующий чипсами.
Поверенный взял купюру. Протянул Нейту конверт. Заглянув внутрь, Нейт увидел пачку бумаг – все необходимые документы он подписал несколько дней назад, на следующий день после того, как Оливер сказал, что хочет переехать, – а также договор и связку ключей.