Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая.
Шрифт:
– Я ухожу, ребята, до свидания. Звонить не надо. Внизу ждет муж. Лучше бы он ушел.
– К сожалению, должен вас огорчить. При перевозке в палату возникла остановка сердца. Хотя удалось запустить, но теперь надежды совсем мало.
Смотрит отчужденно, не спрашивает подробностей. И то хорошо.
– Где нам завтра забирать?
Вот, вот: "Забирать". Труп, конечно, что еще. Все правильно поняли и, небось, проклинают меня ("Не сумел, а обещал").
В кабинете тихо играла музыка, не выключил, думал, быстро вернусь. На столе приготовлена кучка бюллетеней на завтра. Интерес к ним пропал - какая разница,
Позвонил домой, что выхожу.
Бегом под гору... К полуночи добрался. Домашние не спали, но разговоров не заводили - и так все видно.
Обед. Бессонница.
Утро пятницы обычное. И зачем я вожусь с этим бегом? На улице холодно, слякотно... Не побежал бы, если бы не Чари. Маленькая отдушника тепла. На мой звонок вечером она визжит за дверями, вхожу - прыгает, лижет щеки, потом отходит и начинает тихо, отрывисто лаять. Выговор: "Почему поздно?"
В вестибюле не спрашиваю. Зачем проявлять нетерпение? Что есть, то есть.
Когда вхожу в зал, сразу смотрю на свой большой стол. Пусто. Истории болезни нет. Жива?! Небось дежурный еще не принес. В подсознании все время брезжила надежда: "А вдруг?" Сознание останавливало: "Вдруг не бывает".
Но вот Валера докладывает:
– Женщина А. Митрально-аортальное протезирование, коррекция трехстворки... Остановка сердца... Реанимация... К утру проснулась. (Вот счастье!) С шести часов на самостоятельном дыханьи. Трубку не удалял, ждал вас, можно хоть сейчас...
– Иди, удаляй, экстубируй! Спасибо...
Мигаю, чтобы слеза не капнула, такой стал слабый...
Теперь другая жизнь!
Было два отчета: Алеша Циганий (профессор Циганий, только что получил подтверждение из ВАК!) - за анестезиологическое отделение и Миша Атаманюк (доктор медицинских наук Михаил Юрьевич Атаманюк, но ВАК еще не утвердил, надеемся) - за отделение реанимации.
Довольно хорошо отчитались, объективно. В общем, отделения хорошие. Анестезиологи - народ особый, требуют подхода. На них большой спрос: специальность нужная, но не престижная. Больные еще не поняли, что их жизнь зависит от анестезиолога не меньше, чем от хирурга. Не то, чтобы цветы, редко когда скажут спасибо. Наши врачи котируются высоко, мест - сколько хочешь кругом, поднимутся и уйдут в любой момент, хоть и платим им по полторы ставки. За последние годы много ругани слышали от меня. Алеша с трудом удерживает свои кадры, дает темы для диссертации. И все-таки бегут. Поэтому - ругайся, шеф, да оглядывайся. Нет, не буду хулить, ребята хорошие. Или только сегодня?
Реаниматоры выделились из анестезиологов не так давно, но уже стали самостоятельными специалистами. Уже широкая публика знает слово "реанимация" - отделение, где борются за жизнь умирающих. Доля тяжелая и тоже не престижная. Пациентов, которых спасут, переводят долечиваться в другие отделения, и они забывают, кому обязаны, что задержались на этом свете. (Я теперь знаю это даже "изнутри": дочь работает третий год в инфарктной реанимации, в кардиологической клинике.)
Реаниматоры - народ скромный, много женщин. Прорех в их образовании сколько хочешь. Без претензий редкая конференция проходит. Но работают честно.
Ловлю себя на мысли о помощниках:
В заключение решили, что анестезиологическое отделение нужно оценить на "хорошо", а реанимацию пока на тройку. Много еще недостатков, не освоено как следует ведение маленьких детишек, хромает методика искусственного дыхания. Наука плохо поставлена. Но Миша старается, всем нравится своей простотой, честностью и самокритичностью. Он у нас парторг и тоже на месте. Принципиальный. Не в пример некоторым другим.
– Теперь, товарищи, проведем голосование. Мирослав раздаст бюллетени, ящики - отдельно для младших и старших - у Ани в приемной. Постарайтесь соблюсти объективность. (Понимай, например, ко мне. Вы даже не знаете, черти, как мне важны ваши оценки...)
Очень беспокоился, когда пошел на этот шаг. Последние полгода много ругался, резко, грубо. Вполне достаточно материала для обид. Мне-то кажется, что всегда было справедливо, когда подмечал, что ошибся, извинялся, но у каждого свое мнение. Самолюбие, биологическое самоутверждение всегда смещает оценки, преувеличивает чужие грехи и уменьшает свои.
Мое заявление вызвало веселье. Как же, так редка возможность сказать ближнему (и, главное, высшему!), что он - дерьмо. Ничем не рискуя. В бюллетень, как и раньше, внесены все заведующие отделениями и, кроме того, врио главного врача Мирослав.
Разошлись, и пятница покатилась нормально.
На обходе в реанимации действительно наша А. была в полном порядке. Трубку Витя Кривенький удалил сразу после доклада, больная пришла в себя и могла разговаривать.
О, эти бледные, через силу улыбки в первое утро после операции. Многое за них отдашь.
Шепчет сухими губами:
– Перешагнула уже я? Как, Николай Михайлович?
– Да, да. Почти.
Воздержаться бы от этого "почти".
В три часа вытряхнул урны и ушел домой. Просил Аню, чтобы посидела подольше - в воскресенье заберу остальные бумажки...
С трепетом, иначе не скажешь, раскладывал и пересчитывал бюллетени, сразу, как пришел домой, не пообедав.
Из сорока двух только один признал меня несоответствующим "по личным и деловым качествам".
Правда, еще человек двадцать не успели проголосовать, их листочки заберем потом. Но не будет же среди них много минусов.
Счастливейшим днем была для меня та пятница... Что больше? Доверие ребят? Ожившая больная? Все-таки та женщина - больше. Так горько было ее терять.
Но если бы они проголосовали против, плохо было бы. Не вижу, в какую сторону нужно себя менять. Это я прикидывал, когда собирался проводить голосование. Во всем, что делаю в клинике, - к больным и сотрудникам, - нет никакого корыстного интереса. Неужели нет? Ты копни из подсознания, копни. Копал, не нашел. Может быть, эгоизм лежит еще глубже?