Книга об отце

Короленко Софья Владимировна

Помню, между прочим, как горячо обсуждался вопрос о воспрещении наемного труда, подсказанный, вероятно, кем-нибудь из эс-эров. Земля будет отдана только тем, кто сам на ней трудится. Поэтому наемный труд должен быть воспрещен. {163} Один из присутствующих крестьян стал горячо возражать. Он вот уже третий год служит в городе в кучерах именно за тем, чтобы поддержать падающее хозяйство. Он только и мечтает вернуться опять в деревню, где у него пока хозяйничает жена с наемными рабочими. Если этого нельзя, то как же ему быть? Нужно просить особого разрешения? А если нанять приходится ненадолго? Если хозяин внезапно заболел или отлучился? Если брат помогает брату или товарищ товарищу? Если своя работа сделана, а время остается и хочется приработать? Просить каждый раз разрешения? Если у меня на земле работает чужой, то будут у него спрашивать бумагу?..

– А то ж не

дай господи!
– выразительно заключил один из собеседников,

Когда впоследствии мне приходилось передавать эти разговоры моим знакомым, столичным эс-эрам, то они удивлялись; о чем тут разговаривать? Конечно, наемный труд нужно воспретить. У всех будет в изобилии своя земля. Значит, некому наниматься. А так как земля будет наделена всем по трудовой норме, то некому и нанимать. Дело так ясно. Все, желающие трудиться, получают немедленно право на землю. Рабочий, которого нужда погнала из деревни в отхожие промыслы, давно отбившийся от земли крестьянин, интеллигент, мечтающий о праведной жизни трудами рук своих,- все идут в обновленную деревню, и все устраиваются на свободной земле.

Для осуществления этого земного рая нужно, конечно, многое создать и многое уничтожить. Нужно, кроме земли, чтобы у всех желающих было уменье, инвентарь, орудие... Нужен кредит, нужны известные формы взаимной помощи... Но создать это долго и трудно. Воспретить настоящую несправедливость гораздо легче, чем создать будущую {164} справедливость. Поэтому-то многое так скоро разрушается и так долго на месте разрушенного зияет мертвая пустота.

Собравшиеся у меня в тот день крестьяне почувствовали эту разницу между "создать" и "разрушить", и мы долго бились над редакцией разных пунктов. Редактировать пришлось мне, и я помню, с каким чрезвычайным вниманием мои собеседники обдумывали значение каждого слова.

Помню также, как обсуждался вопрос о выкупе или безвозмездном отчуждении. Первое побуждение крестьян в этом вопросе - "конечно, без выкупа". Выкуп этот значит новые- выкупные платежи и их взыскания... Вопрос - за что? За то, что паны когда-то владели людьми, продавали их на базаре, как скотину, проигрывали их в карты... Какой там выкуп.

Но тут же являлись сомнения. Вся ли земля находится теперь в руках бывших рабовладельцев или их потомков? Сколько ее куплено и перекуплено людьми "на свои деньги". Как быть с такою землею? О том, чтобы уничтожить самое значение денежного капитала,-тогда еще не было и речи. Все мыслили себя в том же денежно-хозяйственном строе и полагали, что в нем и останутся. По-прежнему будут покупать и продавать. По-прежнему будут стараться о собственном хозяйстве для себя и семьи, по-прежнему, может быть, будут богатеть. Так почему же деньги, которые человек затратил на землю, должны пропасть, а деньги, затраченные на дом в городе,- сохраняют силу?..

[...] Задумывались над этим и крестьяне, с которыми мы толковали тогда в моей гостиной. Но.. в них были слишком сильны воспоминания крепостного права Оно давно миновало, но несправедливые и пережившие свое время дворянские привилегии не давали заглохнуть позорной памяти рабства. Сельскохозяйственная перепись 1916 года показала, что в 44 губерниях Европейской {165} России из каждых 100 десятин посева 89 десятин было посевов крестьянских и только 7 помещичьих, а из каждых 100 лошадей, работавших в сельском хозяйстве, 93 было крестьянских и только 7 помещичьих. Таким образом, экспроприация с выкупом или безвозмездная- одних помещичьих земель имеет очень маловажное значение. Это крестьянство начинало понимать, как мы видели, еще во время "грабижки", но тогда еще серьезно не заходила речь об общем "равнении".

Поэтому вопрос о покупной земле еще останавливал многих.

– Ну, что ж,-решил один из крестьян во время нашей беседы,- кто купил землю за деньги, тот уже давно окупил свою затрату.

Другой вдумчиво покачал головой. Многие купили землю совсем недавно. А потом - если забирать имущество, которое вернуло первоначальные затраты,- то много ли придется оставить даже мелких владений?..

Я считал тогда, и считаю теперь, что то, что происходило в то время в небольшой приемной моей квартиры и в редакции "Полтавщины", было в маленьком виде то самое дело, которое должно было делать по всей России. Первая Дума среди остальных вопросов поставит один из важнейших - вопрос о земле. Было известно, что кадеты уже разработали свою земельную программу. Скоро она станет предметом всенародного обсуждения, страстных споров и поправок. Пусть же вопрос станет предметом

общего и гласного обсуждения на местах, пусть шаг за шагом непосредственный максимализм массы и надуманный максимализм интеллигенции начнут в этих спорах переплавляться в жизненно исполнимые государственные формы..." (Короленко В. Г. Земли, земли!
– "Голос минувшего", 1922, № 2, стр. 136-138.). {166} "Наш полтавский кружок старался разъяснить сущность происшедшего переворота. Мы выступали на митингах, выпускали от газеты воззвания, я написал ряд "писем к жителям окраины", где старался в понятной форме разъяснить новые права, их недостатки и достоинства, а также законные способы добиваться расширения этих прав. Эти письма были переизданы в некоторых губерниях и распространялись также среди крестьян. Мы объезжали и соседние села, и мне доводилось говорить на сходах..." (ОРБЛ, Кор./II, папка № 1, ед. хр. 13.).

Об этом в письме к Н. Ф. Анненскому 4-9 ноября 1905 года отец писал:

"...Мы собираем частные собрания, организуем союзы (все это трудно и медленно), а во вторник я еду в село... И, конечно, в этом селе на большом мужицком собрании мне придется говорить не о республике, а о началах конституционного режима. Мы теперь стремимся здесь внедрить в умы понимание начал, провозглашенных манифестом, и доказать их необходимость. А уже затем-придется разбираться в недостатках.

Теперь я не только знаю, но и вижу, слышу, осязаю, что такое эта неразвитость и темнота народа. Какая тут к черту республика! Вырабатывать в народе привычки элементарной гражданственности и самоуправления - огромная работа, и надолго. Образовать в этой стихии очаги разумных стремлений, союзы для отстаивания своих прав и интересов, приобщать ее к практике гражданской деятельности и борьбы на новой почве, - это теперь задача и ближайшего, и еще довольно отдаленного будущего..." (Короленко В. Г. Земли, земли! "Голос минувшего", 1922, № 2, стр. 136.). {167} В дополнении к тому же письму, отвечая на вопрос о причинах погромной волны, отец добавлял:

"...Я не приписываю всего полиции. Это совершенный пустяк. Думаю так: русский народ и общество раскололись. Черная сотня сама по себе (разумея ретрогр[адные] элементы городов) слабее прогрессивных элементов. В союзе с полицией уже составляет серьезную силу, с войсками - огромную. Крестьянство в массах близко к черной сотне по лозунгам ("царь", даже "самодержавие"), но это явное недоразумение, которое очень легко разрушается; при первых убеждениях - царь остается, самодержавие падает. Но в данном своем состоянии, как его застает минута, - крестьянство легко натравляется, и потому опасно. Но опасно для обеих сторон. Его нетрудно напустить на интеллигенцию, но при сем клочья полетят и от дворянства. Это пугает и реакционеров из правительства, а то бы...

[...]Успел съездить в село, где было собрание из 300 челов[ек] крестьян разных сел этой волости. (Только что вернулся.) Говорил вчера без перерыва около 2 часов. Сошло хорошо, но - общее сознание чрезвычайной трудности выборов. Четырехстепенные - ни к черту не годятся. Для прямых и общих - не готовы материалы: нет видных и надежных имен, нет организации выборной ничего! Третьего дня предвыборное собрание "землевладельцев" в Полтаве сорвано крестьянами, которые явились гурьбой и стали говорить... о земле! Меня потребовали (мужики) в секретари этого собрания. Предложенная и ранее выработанная (дворянами) телегр[амма] государю (благодарственная) - не прошла (погублена словами: "Мы удовлетворены манифестами 17 окт[ября] и 4 ноября"). Мужики гудят: "Успеем поблагодарить, когда сделается". Общий гул: "Земли!" Большинство представляет себе прямой и равный поголовный раздел. На мои указания, что это {168} дело общегосударственное и план должен быть выработан Г[осударственной] думой, согласились и мирно разошлись, но особенного доверия к Думе нет... Это основательно, но беда в том, что - или Дума, или стихийные захваты и свалка. При этом еще - неясность лозунгов и юдофобство. Да, можно сказать,-узелок завязала российская история!

Вчера первую, критическую часть моей речи (по адресу самодержавия) слушали с большим напряжением. внимания и приняли очень единодушно... Но вторая - Дума и ее перспективы - пока туман.

И вообще - впереди туманная полоса..." (ОРБЛ, Kop./II, папка № 1, ед. хр. 13.).

СОРОЧИНСНАЯ ТРАГЕДИЯ

26 ноября 1905 года отец уехал в Петербург по делам редакции "Русского богатства". Здесь он пережил московское восстание и возвратился, когда наладилось железнодорожное сообщение.