Книга перемен
Шрифт:
Граф Сен-Жермен не считал Майдан тем местом, где ему было хорошо. Со стороны он видел все то, что обитатели казачьего куреня старались не замечать. Уродство мешков, наваленных поперек самой лучшей улицы самого лучшего города на земле. Чад из прокопченных бочек, разъедающий глаза. И пьяные колхозники, настырно пытающиеся примазаться к революции. Он был воином и любил порядок. Именно поэтому Сен-Жермен не любил революций. Он думал, что будет наблюдать за ней со стороны. Но однажды ему предложили принять участие в разгоне бунта. И он, хорошенько подумав, понял, что и контрреволюция не его стихия. Тем более что люди, защищавшие законную власть, с упоением срывали и топтали
Этого он не мог понять. Любой дипломированный психолог назвал бы ход мыслей Сен-Жермена заковыристыми словечками «когнитивный диссонанс». Но пусть к психологам обращаются экзальтированные барышни с толстыми любовниками и маленькими собачками. Наш герой предпочитал до всего доходить своим умом. Он не хотел быть похожим на воина армии клонов и потому отказался стоять в строю одинаковых людей в черном. Хотя братьями по оружию считал именно их. Тех, в кого летели «коктейли Молотова» и кто бился бэтээром о баррикаду, как тараном, что пробивается в деревянные ворота горной крепости.
Тогда он еще не был Графом Сен-Жерменом. Это прозвище, входящее в резонанс с вечностью, дал ему один украинский генерал. Единственный из генералов, кого воин считал смелым и отчаянным. Настоящим, не паркетным.
– Ну, ты, видно, живучий, как граф Сен-Жермен, мать его! – весело и по-хулигански выругался генерал, когда боец рассказал ему, что задумал. – Собираешься жить вечно? Посмотрите, вылитый граф!
Смотреть на бойца никто не пожелал. Рядом ни одного военного. Разговор был не для чужих ушей. Генерал сидел на бетонном блоке, как простой солдат. Бетон царапал задницу даже сквозь черные гвардейские штаны. Но ни генерал, ни его молодой собеседник на это не обращали внимания.
– А кто такой этот граф Сен-Жермен? – спросил генерала парень.
– Да был, знаешь, один француз, который говорил, что живет уже тысячи лет. Бессмертный, вроде этого. – И генерал улыбнулся.
Парень уважительно покачал головой. Уважение относилось не к легендарному французу, а к генералу.
«Так он, оказывается, еще и книжки читать умеет. А говорят, что у генералов одна извилина, да и ту фуражкой натерло, – подумал молодой гвардеец. – Ну что ж, граф значит граф».
И впрямь было что-то графское, породистое в его независимой манере общаться с товарищами. В прямоте осанки. В поворотах головы. Его носу с горбинкой мог позавидовать любой потомок по линии Валуа. А главное, дерзость того, что задумал гвардеец, была поистине мушкетерской.
Но об этом чуть позже. А сначала о том, почему он стал гвардейцем.
– Я военный. Профессиональный военный. Я себя не вижу вне армии, вне структуры, – так он говорил своему товарищу, разведчику Толику, с которым разоткровенничался на позиции возле Дебальцево. – Я не любил Майдан, не понимал его. Но я видел, как разваливают армию и силовые структуры. Разваливают все те же люди, которые с наслаждением топтали флаги своей страны. А я ей давал присягу, своей стране. И родина для меня не Донбасс или Киевщина. Родина – это ведь вся Украина.
Парень жил в Славянске. Здесь его хорошо знали. Милиция, спецслужбы, чиновники. Никто из его знакомых не удивился, когда молодой человек уволился из внутренних войск. Но тут произошел крутой вираж в его судьбе. Впрочем, он сам вошел в поворот на полной скорости отчаянного болида.
Вежливые «зеленые человечки» захватили милицию в Славянске. Потом здание службы безопасности. Потом сменили власть в городе, оттеснив всех сторонников Украины «за поребрик». Ох как парень не любил это слово. Чужое, заносчивое.
Он долго думал, почему именно его город они избрали в качестве мишени. Обычный донбасский городок со следами промышленной депрессии ничем не отличался от других одноэтажных городов украинского востока. Железнодорожная станция? Так ведь есть рядом и Дебальцево, и Краматорск. Полезные ископаемые? Соль, газ? В соседнем Артемовске соли побольше, а добычу газа не так-то просто организовать с нуля, особенно если кто-то могущественный ставит палки в колеса прекраснодушным геологам.
И Графа внезапно осенило. Единственное, чего не было нигде на Донбассе, но было в его городе, это название. Все дело в названии города. Славянск. Они же хотят сколотить новую империю, возбужденные идеей панславизма. Освобождение славянских земель от укров должно начаться отсюда, из Славянска. Вполне в духе сытых политтехнологов, руливших этой войной в первые ее дни. Его родной город, не спросив сотню тысяч жителей, круглолицые московские дядьки просто назначили сакральной жертвой.
И вот тогда он вернулся добровольцем. Туда, где из активистов Майдана сколачивали необученные батальоны. В Национальную гвардию.
Идея возникла сразу. Обсуждать ее было не с кем. Младшие командиры слишком молоды и неопытны. Старшим он не доверял. И только громкоголосый высокий генерал с первого взгляда внушал уважение. Этот генерал был какой-то особенный. Планировал операции легко и изящно, а потом ходил на боевые выходы вместе с обычными солдатами, чтобы убедиться в правоте своей тактики. Со стратегией у генерала тоже все было в порядке. Но для выполнения стратегических задач у страны не хватало сил. Для того чтобы блокировать Славянск, нашли только пару тысяч воинов. Да и то лишь после того, как враги расстреляли капитана Геннадия Биличенко. Впрочем, Сен-Жермен еще до этого расстрела понимал, что на его родине идет война. Капитан – ее первая жертва, случайная и оттого еще более трагичная.
– Я смогу войти в город и остаться там, – говорил молодой человек, а генерал внимательно слушал. – И, если повезет, присоединиться к банде. У вас есть информаторы в банде?
– Нет, – ответил генерал. – Такое впечатление, что в этом городе все против нас.
– Но я же оттуда. И я не против, я за, – спорил с генералом упрямый боец.
– Почему ты думаешь, что у тебя получится?
– Я местный. Я служил в ВВ. А ВВшники и майдановцы друг друга не любят.
– Это так, – согласился генерал. Он часто и сам становился буфером между отчаянными бойцами площадных сотен, изобретательными конструкторами катапульт, ловкими метателями коктейлей и офицерами внутренних войск, так упорно не желавшими называться гвардейцами. Но генералу нравилось слово «гвардия». И его дерзкому собеседнику тоже.
– Они все знают обо мне. Знают, что я уволился. А им наверняка нужны бывшие вояки, у которых зуб на Майдан. Но они не знают, что я служу снова.
– Послушай, дружище, – сказал настырному парню генерал, но не по-отечески, а скорее по-товарищески, как будто старший дворовой хулиган давал наставления младшему, – а как ты назад выходить будешь? Залезть на соседскую яблоню легко. Весь фокус в том, чтобы слезть с нее.
– Ничего, генерал, разберемся, – он подмигнул старшему воинскому начальнику, и тот очень постарался не услышать, как исчезло перед высоким званием уставное обращение «товарищ».