Книга первая. 3: Апологет – Ересиарх
Шрифт:
Старик простёр руки над сложенными поленьями и взмахнул кистями, будто стряхивая с них пыль. Рукава его просторного шапа 13 взметнулись, и между ладонями словно проскочила искра – а мгновением позже поленья вспыхнули огненным шаром.
Прищурившись, Герхард смотрел, как щуплая фигурка раскачивается в одном ритме с пляшущим пламенем. В густом воздухе вязли все звуки, и этот немой танец, исполненный истовой силы, превращался в молчаливую пантомиму для застывшего царства природы. Лицо старика,
13
Вид плаща с разрезами по бокам, надевавшийся через голову.
Ударил гром, и с неба рухнула стена воды. Капли лупили по листьям, по траве и камням, скрывая мир завесой падающих струй – но Герхард видел: огонь на валуне погас за миг до того, как начался ливень.
Дождь кончился так же резко, как и начался, и душное напряжение, висевшее в воздухе, разом исчезло.
– Ты можешь выйти теперь, – прозвучало рядом.
Герхард отвёл со лба мокрые волосы. Старик, стоя рядом с валуном, в упор смотрел на него.
– Кто ты и зачем сюда пришёл? – спросил он, когда инквизитор приблизился.
– Я ищу… – Герхард вдруг запнулся. Рука сама потянулась к суме и вынула данный Хельтрудой свёрток, – вы знаете, что это?
– А я должен? – сварливо осведомился старик. От его шапа поднимался лёгкий парок.
Вместо ответа инквизитор положил свёрток на валун и не спеша, одной рукой, распустил стягивавшие тканевый комок завязки. Мятый холст развернулся, и в складках ткани мелькнуло закопчённое железо – изящные фигурные обводы, инкрустация потемневшими, треснувшими камнями. Пряжка?..
С неожиданной для его возраста прытью старик сцапал свёрток и, комкая в ладонях, устремил взгляд на Герхарда. Глаза у него были не по-стариковски ясные, светло-голубые, как чистое весеннее небо.
– Можешь звать меня Нахтрам 14 , – сказал колдун.
– Герхард, – представился инквизитор, – я пришёл от…
– Знаю, – перебил старик, – пошли.
– Мне нужна ваша помощь, – продолжал Герхард, пока они пробирались сквозь мокрые заросли дубов.
– Всем нужна, – проворчал Нахтрам, – просто так никто не приходит.
14
От древнегерм. naht (ночь) +(h)raban, (h)ram (ворон).
– Ливень – ваших рук дело? – неожиданно для себя спросил инквизитор.
– Ливень-то? – колдун усмехнулся – будто ржавое железо проскрипело, – а ты, чай, не за новыми глазами пришёл? Будь у тебя глаза, ты бы увидел, как собирается дождь.
Всего лишь дождь. Душное чувство, камнем висевшее над головой,
– Глуп тот, кто не замечает очевидного, – продолжал Нахтрам, – но ещё глупее тот, кто за очевидным видит то, чего нет.
– Вы знали, что я приду?
– Знал ли я? – старик повернул к Герхарду сухое лицо. Лохматые брови сурово сдвинулись. – Что даст тебе знание о моих знаниях? Что оно изменит?
Глядя на молчащего Герхарда, колдун мелко покивал.
– То-то же. Вот мы и на месте.
За густым частоколом древесных стволов инквизитор не сразу заметил дом колдуна – наполовину ушедший в землю, сложенный из древних брёвен сруб. Позеленевшие стены сливались с окружающим лесом так же естественно, как сливается с природой берлога медведя.
Или гнездо ворона.
– Входи и будь моим гостем, – произнёс колдун, распахивая жалобно заскрипевшую дверь. Герхард шагнул в нутро землянки – пропахшее грибами, сыростью и чем-то ещё, неуловимо напоминающим запах, стоящий в воздухе после дождя.
Колдун забрался следом и, указав Герхарду на кусок полотна, из-под которого выбивались клочья соломы, завозился у прокопчённого очага.
– Я не вызываю дождь и не зажигаю огонь щелчком пальцев, как ты мог подумать, – пробурчал он, вынимая из рукавов кремень и кресало.
– Она назвала вас колдуном, – сказал Герхард, усаживаясь на солому.
– Колдун, колдун… – забормотал Нахтрам, роняя искорки на затлевший трут и стряхивая туда же крохи серой пыли, неведомо как попавшей внутрь рукавов шапа, – детей, почитающих своих предков, вы уважаете. А тех, кто отдаёт дань далёким пращурам, кто не согласен променять их на бездушные кресты – клеймите…
– Я пришёл не за тем, чтобы спорить о вере, – произнёс инквизитор. В очаге весело разгорались подсыревшие ветки.
– Ты вдосталь спорил о ней, так ведь? – Нахтрам обернулся к нему и кивнул. – По глазам вижу – кровь у тебя за душой. Смерти. Тяжесть носишь на сердце.
– Вы верите в бессмертную душу? – вырвалось у Герхарда.
– Между вами и нами гораздо больше общего, чем ты думаешь, – язвительно сказал колдун, помешивая палкой в очаге. – Вот это что? – неожиданно спросил он, сунув под нос Герхарду оловянный брусок с тремя зубцами на конце.
– Прибор для трапезы, но откуда…
– Нет! – торжествующе возгласил Нахтрам, воздевая зубчатый прибор к потолку, – это – трезубец дьявола!
Он с грохотом опустил «трезубец» на низенький, исцарапанный стол.
– Вот где истинное зло, – сказал колдун, – оно начинается, когда останавливается ум и вступает страсть. Вы и ваша Церковь – и есть истинное зло. Вы поменялись местами с вашим дьяволом и творите ту погань, что веками приписывали ему. Вы останавливаете порывы разума и глушите зов сердца, вы смиряете свою плоть и убиваете друг друга и сами себя, не позволяя свету знания озарить вашу жизнь. И всё, что претит этим стремлениям, вы клеймите и изничтожаете, как заклеймили светоносного Люцифера…