Книга Розы
Шрифт:
И однажды кто-то донес моему отцу:
– Розка бегает с пацанами, торгует ледяной водой.
Он меня позвал:
– Розка, подь сюды!
– Шо, батька?
– Значит, три копейки не беда? Что это ты водой с крана торгуешь? Ты ее что, сробыла эту воду? У тебя совесть есть? Вин колхозник, приехал, чтобы продать пати (поросенка), а ты с него три копейки берешь!
– Та разве ж то богато, три копейки? Вон у Грамбергши три копейки стакан воды с сиропом.
– Як еще побачу, что ты
И хоть не бил отец нас никогда, больше я этим делом не занималась.
Училась я, как и мои сестры, в украинской школе. А преподавала нам украинский язык классная руководительница Галина Семеновна. В торце нашего дома каменная лестница вела на второй этаж, где в большой комнате размещался детский сад. Наша «классная» водила туда своих двух девочек. И когда не могла их забрать, просила меня.
Галина Семеновна мне запомнилась тем, что знала идиш. В классе из 40 человек 15 были евреями. И они между собой на идише говорили. А она порой заглянет в класс на перемене, скажет им что-то, а мне не понять. Я спрошу:
– Что Беспьятая вам сказала?
А они мне:
– Сказала: «Уберите свои задницы с парт, кобылы».
И вот как-то привела я девочек из садика, а Галина Семеновна позвала меня зайти, чаю попить, и рассказала, как она выучила еврейский язык. Полюбила еврея, замуж за него собралась, а мать жениха условие поставила:
– Выйдешь за Семку, если выучишь еврейский.
Вот и пришлось ей освоить.
После того скажет мне что-нибудь Беспьятая на идише. А я ей:
– Не расповидаю.
– Тебе б мою свекровь! За два дня б выучила.
Видно, понравилось партийному руководству, как справился мой отец с расселением шахтерских семей. Через несколько лет снова пригласили его в уездный комитет партии:
– Соломон Борисович, табуретки в городе негде купить. Организуй мебельную фабрику.
Если партия говорила: «Надо!», коммунист Соломон Эпштейн отвечал: «Есть!» И взялся отец за новое для него дело. Сначала это было крошечное предприятие по производству табуреток и стульев. К началу войны оно выросло до мебельно-кроватного комбината. Отец знал, где в городе есть брошенный металл. Из него и стали делать кровати.
В то время руководителями назначали за знание технологии и умение организовать работу. Отец на фабрику набрал пожилых людей: столяров, плотников, кто мог мебель делать. Много рабочих было из числа инвалидов – глухие, немые, слепые. Для них он добивался то прибавки зарплаты на десятку, то выдачи пайка. Но поскольку за плечами у самого директора было лишь четыре класса начальной школы, то таких, как он, заставляли учиться. К ним домой присылали учителей. А репетиторами становились родные дети.
– Розка! – кричал отец. – Нам же задание дали. Иди быстро
– Як же так? – удивлялся он, разбирая решение задачи вместе со мной. – Это одна четвертая, прибавить надо одну шестую, а ты кажешь, шо общий знаменатель двенадцать. Иде ж тут двенадцать? Тут не написано.
Отец все время на работе пропадал. Столовых тогда на производстве не было. Мама соберет что-нибудь на обед:
– Сбегайте до батьки. Отнесите ему покушать.
И я бегу на фабрику. Это и не далеко и не близко от дома. У него такой маленький уютный кабинетик был. На производстве делали мебель и для рекламы ею кабинет обставляли. Периодически мебель меняли. Как-то увидела там разноцветные стекла, спрашиваю:
– Папа, а зачем тебе такие стеклышки?
– Тебе нравится? – спросил отец. – Тогда и людям понравится.
Оказывается, глухонемые рабочие придумали буфет с цветными витражами. Через год такой у нас дома появился. Кто ни придет, восторгается: какая красотища! Как прибегу к отцу, он меня расспрашивает: а как мама?
– Хворает, – говорю.
– Береги ее, – просит отец.
А я сейчас думаю: и ему бы нелишне было поберечь ее. Нас – орава большая. Чем-то можно было помочь. А он уходил часов в шесть-семь утра, когда за ним приезжала линейка – повозка такая с сиденьем и скамеечкой под ногами. И возвращался затемно.
Мама же до болезни так и продолжала работать фельдшером. На вызовы нередко брала с собой меня. Запомнился случай, когда мать позвали к председателю горсовета Сталино по фамилии Кинель, у которого случился инсульт.
Когда мы пришли, Кинель уже бурого цвета стал. И вокруг него врачей целая толпа. А его жена Регина Исаевна говорит им:
– Так, побыли, посмотрели, не помогли – все. Не обижайтесь на нас. Быстро Софью Леонтьевну сюда!
Мама врачей попросила:
– Оставьте меня с больным.
А меня куда-то в угол приткнула. Я присела на корточках и играю с пуговицами разноцветными. Их мне Регина дала. Мама осмотрела больного, послушала пульс и говорит:
– Регина, надо, чтобы домработница срочно сбегала на второй ставок к деду и попросила у него пиявок.
Она написала на бумажке, какие нужны пиявки, и дала домработнице:
– Почитаешь деду, а то он неграмотный.
А врачи не уходят – попросили разрешить им остаться. Для каждой конкретной болезни надо знать точки, к которым пиявок прикладывать. Мама ставила пиявок, а они смотрели. А больной спрашивал:
– Сонь, ты мне кровь выпьешь всю?
– Не беспокойся, для работы оставлю. А Регина обойдется и без тебя.
По мере того как пиявки напивались крови и отваливались, Кинель белел.