Книга советов по выживанию в школе

Веркин Эдуард Николаевич

Одноклассники с легким презрением:

— Вот идиот, формулу вывести не может…

Учителя с усталым снисхождением:

— Дурак, но хоть поведение хорошее…

Это я к тому, что надо все-таки слушать себя, учитывать свои желания и наклонности, а не ломиться вместе со всеми, повинуясь стадному чувству. Талант, одаренность — слишком нежная штука, он очень не любит, когда на него плюют.

И уж тем более не любит, когда его топчут ногами.

Талант требует подпитки, талант требует ежедневной тренировки. Если ты умеешь подтягиваться десять раз и не станешь регулярно упражняться, то через год будешь подтягиваться раза четыре от силы. А через пару лет и вообще к нулю

скатишься. Это я прекрасно знаю на собственном опыте. Литературным трудом я занимаюсь и сейчас, а вот немецкий язык забыл почти напрочь.

Ну, кроме стихотворения Гейне про коварную и косматую Лорелею.

— f информация]-

Гейне Генрих (1797–1856) — великий немецкий поэт.

Учитель музыки говорит ученику:

— Предупреждаю, П^етР°&' lbсли ты не будешь вести себя как положено, я скажу твоим родителям, что у тебя талант!

Анекдот

Глава 19 ВЫПУСКНОЙ

Аттестат зрялости

Выпускник школы:

— 51 помню две веш, и: как меня в первом классе мама в школу привела, и как с выпускного папа унес…

Анекдот, основанный на реальных событиях

га,ц, у tcue по площади. Лето, июнь, солнышко светит. И вдруг вижу ноги.

Из вмонтированной в асфальт трубы, в которую на Новый год ставят елку, торчат ноги. Как будто кто-то взял человека и всунул его в эту трубу с непонятными целями. Ноги, кстати, шевелятся.

Я глупо подхожу к трубе, пытаясь понять, что происходит.

С ближайшей скамейки раздается беззаботный юный хохот. Оборачиваюсь. Красиво одетые мальчики и девочки снимают меня на камеру. Мое тупое выражение лица. Ноги начинают шевелиться веселее, из трубы появляется спина, а за ней появляется голова.

Паренек.

Он приветливо машет мне ручкой, затем под одобрительный хохот присоединяется к своим друзьям на скамейке. Они бабахают шампанским, разливают его по пластиковым стаканчикам, говорят, что классное видео на память получится.

Иду дальше.

На другой площади картина еще более веселая. Среди мамашек с колясками бродит молодой человек в костюме и с лентой

поперек туловища. Паренек как паренек, только занятие странное — достает из банковского мешка горсти мелочи и раскидывает их по сторонам. Сеет. Сеятель этакий.

Слетаются голуби, понимают, что не семечки, и с разочарованным видом рассасываются по окрестным крышам. Окружающие относятся с пониманием. Паренька покачивает, видно, что с шампанским он не расставался с самого утра, а может, судя по излишне философскому виду, и с вечера.

Сначала думаю, что это свадьба и передо мной свидетель. Но это не свидетель. Поскольку на ленте написано «Выпускник». Выпускник. Откуда-то прибегает стайка девочек в гипертрофированно больших белых бантах. Девочки окружают сеятеля. Снова хлопает шампанское, снова раздается звонкий, как мелкие монетки, смех.

Выпускной.

Азия-с…

Как в жизни раз бывает восемнадцать лет, так в жизни раз бывает выпускной бал. И провести его

каждый хочет, чтобы потом было что вспомнить. Чтобы вздрогнуть. Чтобы два раза вздрогнуть. Чтобы вздрогнула школа, чтобы вздрогнули окрестности, чтобы родители исполнились трепета, чтобы младшие параллели позавидовали и внесли рассказ о ваших приключениях в изустную школьную традицию.

Выпускной. Получение аттестата зрялости.

В среде школьников существуют другие наименования для этого светлого дня. Менее благозвучные.

Слив.

Спуск.

Отвал.

Нецензурные названия не привожу по понятным причинам.

Готовятся к нему заранее. Года за пол, не меньше. Придумывают развлекательную программу, подбирают музыку, утверждают меню, решают, звать ли родителей или нет. Девчонки, так те вообще чуть ли не с десятого класса начинают подбирать материал для платья, процеживать журналы на предмет отыскания причесок, прочесывать местные бутики в поисках разных аксессуаров. Готовятся ответственно. С душой, с большими финансовыми затратами.

Еще бы, в жизни раз бывает восемнадцать лет…

Вообще жизнь наполнена цинизмом. Его много в жизни, сами в этом скоро убедитесь. Циники разной степени приобщенности встречаются практически на каждом шагу. Но самый выдающийся урок здорового цинизма я получил все-таки в школе. На то она и школа. Чтобы учить.

Был, правда, не выпускной, был последний звонок. Впрочем, разницы между двумя этими светлыми мероприятиями особой не вижу. Так вот. Надо было кому-то речь торжественную толкнуть. От имени догробно благодарной ученической общественности. В сторону учителей, что десять лет вели человеков в сторону будущего и довели-таки. Ну, не совсем до будущего и не совсем довели, но во всяком случае попытались.

Желающих блистануть красноречием долго не находилось — кому хочется напрягаться под самый занавес?

В конце концов уговорили одну девчонку.

И вот пришел урочный час, красавица (в белом банте, кружевном переднике, все как полагается, умиление на лице) вышла на сцену. Она поглядела в зал. Поглядела в чистые, светящиеся вселенским добром лица педагогов, в спокойные, горящие благодарностью лица учеников, и слезы чистые исторглись из ейной груди, вернее, из глаз.

Сидящие в первых рядах педагоги были обрызганы этими святыми ученическими слезами. Сердца их, окостеневшие в борьбе за просветление дремучих головушек, размягчились, и педагоги зарыдали. Увидев их, зарыдали и ребята. И зарыдали непреклонные завучи, и суровый директор плакал, как новорожденный ягненок пред волком с глазами горящими.

И весь зал рыдал так, что сотрясались люстры, причем даже в столовой на первом этаже.

Ничего такого, конечно же, не было. Люстры не сотрясались, Всемирный потоп не случился.

Красавица на самом деле разрыдалась, и разрыдалась лихо. Мощно так разрыдалась, от души. Отрыдавшись, речь свою закончила в бравом духе, и зал ей аплодировал.

Через три минуты она была за кулисами, глушила газировку и рассказывала анекдоты про чукотскую школу и чукотский балет. Смеялась, демонстрируя прекрасные, что называется, жемчужные зубы, демонстрируя отличное настроение и нерушимый оптимизм.