Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
— Я заранее вообще ничего не воображаю, — сказал он. — Ты же меня знаешь. Я не могу ничего переживать наперед. В любом случае все, что происходит, всегда отличается от того, что мы можем представить.
Она вздохнула:
— А вот я могу вообразить. Мысленно.
— Так расскажи мне.
— Пообещай, что не будешь смеяться.
— Обещаю.
Она проговорила, уткнувшись ему в грудь:
— Я вижу тебя на берегу огромного озера. Ночь, и в небе полно звезд. Сотни рыбачьих суденышек покачиваются на воде. В каждой лодке по крайней мере один человек, в некоторых — трое или четверо, но никого конкретно нельзя различить, слишком темно. Ни одна лодка не движется, все стоят на якоре, потому что всё обратилось
Он погладил ее по плечу.
— Чудесный... — он чуть не сказал «сон», но это прозвучало бы как-то пренебрежительно, — образ.
Она издала звук, который мог быть жалобным согласием или сдавленным криком боли. Она приникла к нему всей тяжестью тела, но он дал ей успокоиться, стараясь не шевелиться. Против того места, где сидели Питер и Беатрис, располагалась кондитерская. Там еще бойко торговали, несмотря на поздний час, пятеро посетителей сгрудились у кассы, и еще несколько просто разглядывали витрины. Питер наблюдал за молодой, хорошо одетой женщиной, сгребающей охапки товаров с витрины. Огромные коробки пралине, длинные тонкие картонки с песочным печеньем, швейцарская плитка «Тоблероне» величиной с дубинку полицейского. Прижимая сласти к груди, она скрылась за пилоном, поддерживающим потолок магазинчика, будто намеревалась проверить, нет ли чего, выставленного снаружи. Потом просто удалилась в круговорот толпы, по направлению к женским туалетам.
— Я только что стал свидетелем преступления, — прошептал Питер в ухо Беатрис. — А ты?
— И я.
— Я думал, ты задремала.
— Нет, я тоже ее видела.
— Должны ли мы ее задержать?
— Задержать ее? Ты хочешь сказать, сами?
— Или, по крайней мере, сообщить продавцам.
Беатрис прижала голову к его плечу еще сильнее, пока они наблюдали, как женщина исчезает в уборной.
— Это кому-то поможет?
— Это напомнит ей, что воровать нехорошо.
— Я сомневаюсь. Если мы схватим ее за руку, она просто возненавидит нас.
— Так что же, как христиане, мы должны не обращать внимания на кражу?
— Как христиане, мы должны нести любовь Христа. И если мы выполним эту задачу, то создадим людей, которые не захотят творить зло.
— Создадим?
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Вдохновим. Обучим. Покажем путь.
Она подняла голову и поцеловала его в лоб:
— Именно то, что ты собираешься сделать. В этой твоей миссии. Мой храбрец.
Питер вспыхнул, благодарно заглотив комплимент, как изнывающий от жажды ребенок. Он даже не представлял себе, как нуждался в нем именно сейчас. То, что возникло в груди, было настолько огромно, что он подумал, грудь его взорвется.
— Я пойду помолюсь, — сказал он. — Хочешь со мной?
— Чуть позже. Иди пока сам.
Он встал и без колебаний пошел в аэропортовую молельню. В каждом аэропорту — Хитроу, Гатвике, Эдинбурге, Дублине и Манчестере — он знал, где она находится, никого не спрашивая.
Это всегда была самая уродливая, самая безвкусная комната во всем комплексе, на максимальном расстоянии от сверкающих ульев торговли. Но в ней обитала душа.
Найдя молельню снова, он досконально изучил расписание на двери, надеясь, что не опоздал на редкое там причастие. Но ближайшее должно было состояться не раньше четверга в три часа пополудни, а в это время он будет уже на невообразимом расстоянии отсюда, и Беатрис начнет спать одна с Джошуа в ногах, как будет спать долгие месяцы.
Он тихо отворил дверь. Три мусульманина стояли на коленях, не обратив на него внимания, когда он зашел в комнату. Они смотрели на лист бумаги, приколотый к стене, с отпечатанным на компьютере изображением стрелы, похожим на дорожный знак. Стрела указывала на Мекку. Мусульмане кланялись, вздымая зады, и целовали
Питер быстро заглянул за шторку, делившую комнату пополам. Как он и подозревал, там была женщина, тоже мусульманка, полностью закутанная и занятая тем же ритуалом. С ней был ребенок, сказочно послушный мальчуган, разодетый, как маленький лорд Фаунтлерой. Он сидел в ногах матери, безразличный к тому, как она простиралась ниц, и читал комикс про Человека-Паука.
Питер подошел к шкафу, где хранили Писание и брошюры. Библия (издание Гидеона) и отдельно Новый Завет и псалмы, Коран и трепаная книжица на индонезийском языке, вероятно тоже Новый Завет. На нижней полке рядом с пачками «Сторожевой башни» Свидетелей Иеговы и изданиями Армии спасения лежала оптимистически огромная пачка брошюр. Обложки выглядели знакомо, и он наклонился, чтобы удостовериться. Брошюры были изданы самой большой американской евангелистской сектой, а пастор их лондонского отделения проходил интервью для той же самой миссии, что и он сам. Питер даже встретил его в фойе СШИК, удаляющегося во гневе.
— Банда бездельников, — прошипел пастор, спеша к выходу.
Питер ожидал, что провалится тоже, но вместо этого... его выбрали.
Почему он, а не кто-нибудь из церкви с кучей денег и политическим влиянием? Он все еще не понимал.
Он открыл брошюрку и сразу наткнулся на обычную чепуху о символическом значении числа шестьсот шестьдесят шесть, о штрихкодах и вавилонской блуднице. Возможно, ответ был на поверхности — СШИК искал отнюдь не фанатизма.
Тишина в комнате прервалась сообщением из интеркома, выдутого маленьким, похожим на блюдце репродуктором на потолке. «„Американ Эйрлайнс“ вынуждена сообщить, что рейс Эй-Би — тридцать один до Аликанте снова откладывается в связи с техническими проблемами. Следующее объявление будет в двадцать два тридцать. Пассажиров, еще не получивших талоны на питание, просят получить их. Компания еще раз приносит извинения за отсрочку вылета».
Питеру показалось, что по аэропорту пронесся коллективный жалобный стон, но, вероятно, это было только его воображение.
Он открыл «Книгу посетителей» и перелистал страницы — огромные, как у гроссбуха, пробегая записи путешественников со всего мира, нацарапанные одна под другой. Подобные записи никогда не разочаровывали его, не разочаровали и эти. Сегодня три страницы уже были заполнены комментариями. Некоторые были в виде иероглифов, другие арабской вязью, но большинство по-английски, запинающиеся или четкие. Господь был здесь, проливаясь сквозь каракули шариковых ручек и фломастеров.
Его всегда поражало то, что, когда бы он ни оказывался в аэропорту, весь огромный, многоэтажный комплекс претендовал на то, чтобы быть площадкой для мирских удовольствий, галактикой потребительства, местом, где веры не существует. Каждый магазин, каждое табло для объявлений, каждый дюйм здания, включая заклепки и розетки в туалете, излучал предположение, что в Боге здесь не нуждаются. Толпы в очередях за бутербродами и безделушками, постоянный поток пассажиров, записываемый видеокамерами, являлись доказательством огромного разнообразия человеческих видов, за исключением того, что предполагалась полная идентичность безверия в каждом путешественнике, дьюти-фри во всех смыслах, никаких обязательств. Но все же эти орды охотников за дешевизной, летящие на медовый месяц или за загаром, модницы в погоне за обновками... мало кто мог догадаться, что многие из них тайком пробирались в эту комнатку и оставляли продиктованные сердцем послания Всемогущему и таким же верующим, как они.