Книга странствий
Шрифт:
– Я жена поэта Ерухимовича, - с ласковой интимностью сказала она, - он так любит ваше творчество, он даже вам немного подражает. Это его книга, напишите ему здесь какие-нибудь тёплые слова.
Я наугад раскрыл книжку и тихо ахнул.
– Это не подражания, - сказал я сдержанно, - это просто мои четверостишия.
– Вот видите, - нежно ответила жена поэта Ерухимовича, - он так любит ваши стихи, что они ему как свои. Напишите ему тёплые слова!
Я бы ему лучше вслух сказал, подумал я, но взял себя в руки и с елейной вежливостью отказался.
Мог ли я не записать такое? А дивные и грустные слова той пожилой женщины, что как-то в Ашкелоне специально
– спросил я. И женщина сказала, оживившись:
– Что вы! Все молочные продукты там у нас намного и вкуснее, и нежней! И намного дешевле!
После чего запнулась и добавила:
– Только немного радиоактивные.
Художник Миша Туровский мне рассказывал, как на его какой-то выставке подошёл к нему изысканный интеллигент, с невыразимой упоённостью задавший ему чисто художественный вопрос:
– Это у вас пейзаж или акварель?
От подобных фраз и историй у меня теплеет где-то глубоко внутри (душа у меня есть), и освежается неизбывная любовь и жалость к человечеству. Я б собирал, ни на что не отвлекаясь, целые сборники таких нечаянных речений, и поверьте - это было бы не менее интересно, чем высказывания знаменитых, которые повсюду издаются и читаются взахлёб.
А случаи, которые сверкающими блёстками так украшают декорации нашего земного прозябания? В любом почти застольном разговоре вдруг они мелькают успевай записывать, надеешься на память, но наутро... Пить, конечно, надо было меньше. Вот почему я так ценю любые записные книжки. То, что смог я разобрать в своих, и составляет эту мало связную главу.
У моего приятеля есть один знакомый, мужичок лет сорока, большой любитель и ходок. Однажды он поставил свою машину в неположенном месте, а когда вернулся, молодая полицейская женщина уже прилаживала ему на ветровое стекло квитанцию со штрафом. Погоди, закричал он, вот же я, сейчас уеду. Но ты уже давно тут стоишь, возразила она, и оба вступили в естественные и пустые препирательства. Но вдруг он заметил, как хороша эта фурия дорожного движения, и предложил ей выпить чашку кофе, что на израильском арго означает прямое и недвусмысленное предложение пойти в постель. А почему бы нет?
– меланхолически ответила полицейская, у меня есть часок, и я живу неподалёку. И всё было очень хорошо, и они вышли на улицу, слегка обнявшись, и договорились скоро повидаться снова, обменялись телефонами и стали расставаться. Но, садясь в машину, он увидел с ужасом, что эта молодая женщина, только что стонавшая в его объятиях, спокойно вынула из сумки ту злосчастную квитанцию и ловко всунула ему на ветровое стекло под щётку дворника. Любовь и долг никак не вытесняли друг друга в её незамутнённом сознании.
А дипломат один мне рассказал в ответ историю, случившуюся в Риме. Он чудовищно превысил скорость, торопясь из аэропорта, и полицейскому, его остановившему, ничуть не возражал. Тот покачал головой и принялся выписывать штрафную квитанцию. А позади сидела пожилая еврейка, жарко и безостановочно спрашивая на идише, что случилось и почему так долго. Полицейский дописал квитанцию, вручил её и вежливо спросил:
– А кто это у вас там так кудахтает?
– Я встретил тёщу и везу её домой, - на том же итальянском объяснил попавшийся дипломат. Полицейский молча взял у него из рук квитанцию, порвал её и с мягкостью сказал:
– Сегодня в семье достаточно одной неприятности.
Всё то, чем собираюсь я начинить эту главу, никак не связано ни содержанием, ни временем, ни местом, отчего
С волнением и торжеством рассказывала мне в Нью-Йорке женщина (в былом - искусствовед, а ныне - по кондитерскому делу), как она однажды изготовила необыкновенной красоты и вкуса торт. Он удался настолько, что его поверхность она украсила двумя большими буквами из крема - ПП, что означало Полный Пиздец. И все сотрудницы пришли в восторг (они-то знали в этом толк), и лишь владелица кондитерской сказала, что не может допустить такую надпись из-за слишком ей известного ханжества приличных покупателей, и надпись стала расшифровываться в товарной этикетке как Полночный Поцелуй.
Один немыслимой известности артист (да что я, собственно, темню Александр Ширвиндт) как-то вспомнил молодые, чуть ли не студенческие годы. Они стояли возле поезда, провожая приятеля - того позвали в Питер сниматься в кино, и ехал он в спальном вагоне, где купе на двоих, и вообще всё было прекрасно. Но приятель резко скис, увидев, что в купе ему предстоит ехать с неким знаменитым средних лет актёром яркой гомосексуальной ориентации. Приятель не на шутку испугался, сник и боязливо лепетал, что просто он не знает, как себя вести, если маэстро к нему станет приставать. И Ширвиндт ему бодро предложил:
– А знаешь, что? В вечернем вашем разговоре ты упомяни как будто невзначай и мельком, что у вас в семье есть давняя традиция на ночь сыпать в жопу толчёное стекло!
А к неизменному партнёру Ширвиндта - к Державину я приставал, как банный лист, я умолял его мне рассказать хоть что-нибудь о маршале Будённом, зятем которого он был какое-то время. Державин отнекивался, врал, что ничего не помнит, но одну историю я всё-таки услышал. Как-то маршалу Будённому прислали пригласительные билеты на какую-то театральную премьеру, и он взял с собой зятя. Маршал был в штатском одеянии, благодарно реагировал на все сценические шутки, и Державин вдруг услышал, как на ряд позади них один зритель сказал другому:
– Посмотри, вон если того усатого мудака одеть в мундир - вылитый получится маршал Будённый.
Очень люблю историю, рассказанную мне приятелем-музыкантом. У них в оркестре был один немолодой еврей, мечтавший хоть раз в жизни посетить настоящий западный бордель. И в первую же зарубежную поездку, не надеясь, что он долго будет выездным, свою мечту решил осуществить. Но по неграмотности он зашёл в довольно дорогое заведение, в котором было некое ступенчатое обслуживание клиентов. Девушку себе он выбрал по альбому фотографий, но вместо неё в комнату вошла вдруг симпатичнейшая молодая китаянка с тазиком душисто пахнувшей воды. Приятно улыбаясь и по- птичьи что-то вереща, она помогла ему улечься на диван, сняла с него штаны и с нежной аккуратностью омыла его уды сладострастия тряпочкой, обмокнутой в тёплую ароматическую воду. Бедный музыкант был так взволнован и обескуражен этой предварительной услугой, что ему стало хорошо в эту тряпочку, он надел штаны и ушёл очень довольный.
Записные мои книжки полнятся уже семейными историями, каждую из которых невыразимо приятно переписывать сюда. Так маленькая внучка наша Гиля как-то раз мечтательно сказала:
– Вырасту когда большая, красиво оденусь и женюсь на бабушке.
На какую-то мою свежесмороженную глупость Тата укоризненно покачала головой. Я уже крепко был поддавший и поэтому обиделся.
– А ты за умного хотела выйти замуж, да?
– спросил я заносчиво.
Тата ответила печально и душевно:
– Нет, не хотела, умный бы на мне не женился.